«Фаберову дачу именовать Спаское,

Витовку – Богоявленское,

нововозводимую верфь на Ингуле – город Николаев».

Из ордера Г.А. Потёмкинаот 27 августа 1789 г .

За старым Яхт-клубом, над паромной переправой через реку Ингул на полуостров Аляуди на самой высокой круче, за рабочей слободкой жили мастеровне-плотники, канатчики, конопатчики, купорщики (умельцы запечатывать порох, провизию, жидкости в бочки столь необходимые для кораблей молодого Черноморского флота).

Николаевцы выбрали сакральное место для ушедших в мир иной соотечественников. Некрополь 18-19 века и при нём более 200 лет назад воздвигнут храм «Всех Святых», который в течении двух веков ни разу не закрывался .

В нём венчали, крестили детей, проводили службы, отпевали и поминали усопших.

Волей судьбы, лет сорок назад, на праздник Святой Троицы, я обошёл Некрополь, посетил праздничный (весь в пахучих цветах) храм. Я удивлялся мастерству зодчих ушедших веков, – что ни памятник, – то шедевр, – всюду чёрный полированный лабрадор, в навершиях белоснежные скорбящие ангелы – из каррарского мрамора, литые чугунные столбы, стопудовые якорные цепи, якоря всех мастей. Некрополи Николаева и Питера имеют мало различий – видно и те же мастера делали.

На бронзовых медальонах на памятнике капитану А.И. Казарскому читаю о подвиге брига «Меркурий» – 14 мая 1829 г . Я удивляюсь, как маленький бриг с 18-тью пушками мог дать бой двум линейным турецким кораблям, оснащёнными почти 200-ми пушками, и выйти из боя победителем?

В этот момент ко мне подходит глубокий старец, борода по пояс, как мел бела. «Ну что, внучок, ты удивлён за бриг «Меркурий»? Я здесь хранитель Вечной Славы и покоя моряков. Я моряк, – сын юнги Фёдора Спиридонова, что в мае 1829 года на бриге этом был, в сражении морском участвовал, в неравном том бою. Отец мой рядом здесь лежит, последним из экипажа умер в 1894 году. Он мне всё рассказал о бое том, а я тебе поведаю, а ты расскажешь – детям, внукам».

Меркурий – бог огня у римлян, у древних греков олимпийский бог Гермес – кузнец.

Небольшой двухмачтовый военный бриг построен из тяжёлого крымского дуба на севастопольской верфи, при свежем ветре хорошо ходил. Имел он 90 футов в длину и 30 футов в ширину (фут примерно 30 см ), средняя осадка около 4 метров , и водоизмещение около 500 тонн. Он был предназначен главным образом для разведочной, посыльной и крейсерской службы, вооружённый 18 орудиями – карронадами.

Накануне 12 мая 1829 года после полудня фрегат «Штандарт» и два брига «Орфей» и «Меркурий» снялись с якорей в бухте Сизополь, южнее Варны, чтобы пойти в разведку к Босфору – солёной реке, разделяющей Европу и Азию. Здесь стояла турецкая эскадра. Ржавели в солёной воде якоря англицкой работы, сырели от ветров и дождей свёрнутые паруса из лучших сортов египетского хлопка…

Путь к Босфору при слабом ветре был очень длителен. В авангарде шёл 44-пушечник «Штандарт», затем «Орфей», и «Меркурий» замыкал строй. В этот день и следующий шли тихо и спокойно. А.И. Казарский вёл голубой судовой журнал, куда вписывал наставления для вахтенных офицеров, следовать движениям и курсу «Штандарта» и «Орфея», а команде – заниматься приборкой брига. Передав журнал лейтенанту Скарятину, капитан спустился в свою каюту. Приближались сутки 14 мая 1829 г . Заступивший ночью на вахту марсовый матрос Анисим Арехов, на марсе грот- мачты. Он отличался необычно острым глазом, увидел вдали у самой кромки горизонта – белое облако, которое постепенно превращалось в парусное вооружение… За ним другое, третье – всего десять. Турецкая эскадра, подняв англицкие якоря, выходила в море. Светало, погасли звёзды, поднималась Заря-Аврора. «Вижу эскадру!», – крикнул Анисим, указывая на неё рукой. Принявший от Скарятина вахту лейтенант Новосильский раскрыл подзорную медную трубу и осмотрел горизонт. Так и есть, с юга на них шла турецкая эскадра. «Ерофеев! – крикнул вахтенного Новосильский – ударь в рынду, упреди авангард, они поняли.»

Селивестр Дмитриев учил моего отца как юнгу, – определять местоположение корабля по звёздам, по солнцу и другим премудростям морской службы…

А.И. Казарский, приняв из рук вахтенного офицера подзорную трубу, направил её в сторону турецкой эскадры. Адмирал турецкого флота – старый капудан-паша решился вывести свою эскадру в море. Русские корабли пошли на сближение, подойти вплотную, посчитать количество пушек, завести старого адмирала, заставить броситься всей эскадрой в погоню за русскими… А в планы русской эскадры входило заманить весь турецкий флот, под корабельные пушки адмирала Алексея Грейга, чтоб и он прославился, как его отец Самуил Карлович, – спаливший в Чесме турецкий флот.

С большим удивлением турки наблюдали, как три небольших корабля, возникших на их курсе, не спешили обратиться в бегство, а пошли на опасное сближение Капудан-паша, командующий турецкой эскадрой, покуривая кальян на флагманском 110-пушечном корабле «Селимие» предвкушал быструю и лёгкую побед, которая хоть каплей, но поможет вернуть его собратьям потерянную веру в свои силы, на Чёрном море, которое они уже давно считали своим внутренним озером.

Русские корабли сблизились с турецкой эскадрой и, определив её мощь и силу, сделали поворот на северо-запад. Капитан «Штандарта» Сахновский взметнул сигнал «Идти в Сизополь», отданный командиром разведотряда Скаловским.

Через некоторое время «Штандарт» и « Орфей», шедшие курсом бейдевинд на норд- вест, заметно вырвались вперёд…

«Меркурий» сменил бейдевинд на галфинд, начал уходить в сторону, поставил турок в тупик – за кем устроить погоню…

Для Александра Ивановича Казарского – путь в капитаны был не из лёгких. Закончив штурманское училище в вашем городе Святого Николая, он попал для дальнейшего прохождения службы на транспорт «Соперник». С горечью наблюдал молодой офицер, как били турков его товарищи на боевых кораблях, а он перевозил военные грузы. Но такова служба. В итоге «Соперник» был превращён в бомбардирское судно, но и на нём нужно было поддерживать порядок.

Боевое крещение А.И. Казарский получил при взятии крепости Анапа, за что был досрочно произведён в чин капитан-лейтенанта. Высоко отличился он при взятии крепости Варна. За мужество и отвагу ему пожаловали «Золотую шпагу». Но главное за его старание, отвагу А.И. Казарский стал командиром – боевого корабля – брига «Меркурий». И уходя 12 мая 1829 г . В разведку , на поиски турков молодой офицер и его экипаж брига «Меркурий» и не предполагал, что ему, его славным офицерам и морякам – предстоит войти в историю Морской Славы Российского Черноморского флота – навечно.

Старый адмирал – недолго думая, покуривая свой кальян на   мостике, часто прикладывая к глазу подзорную трубу, то опуская её, турецкие моряки видели, как он улыбается, предвкушая добычу лёгкого приза. Приказал своей эскадре лечь в галфинд и догнать тот самый бриг с изображением греческого бога на форштевне «Меркурия».

Бриг остался один на один с турецкой эскадрой, его судьба зависела только от ветра… При хорошем ветре он мог легко развивать сравнительно большую скорость, но когда ветер стихал, бриг из крымского дуба тяжелел, становился трудно управляемым. А тут ветер стих…

В этот раз погода была на стороне турков, ветер стал слабеть к 11 часам, струи за бригом стали прозрачными, и весь экипаж услышал глухие как громы удары турецких барабанов.

Из турецкой эскадры на высоких верхних парусах вырвалось два линейных корабля под адмиральскими флагами и с львиными в оскале мордами на форштевнях. Это были 110-пушечный «Селемие» и 74-пушечный «Реал-бей». Приближался тот полуденный час. Когда благодаря испарению ветер подымался вверх, и тогда беспомощно замер, оказавшись в плену безветрия низкомачтовый бриг «Меркурий».

Этого часа ухмыляясь и ждал капудан-паша, ибо он точно знал, что брам-стеньги (верхние паруса) его линейных громад останутся там, где гуляют верхние ветра. Он жаждал взять в «коробочку» русский бриг и заставить его, под дулами своих пушек двух кораблей, спустить Андреевский флаг.

Склянки на бриге пробили семь раз, до полудня оставалось полчаса. Два вражеских корабля всё больше вырастали за кормой брига, всё время увеличиваясь в размерах, а ветер всё больше продолжал слабеть…

Весь экипаж брига спустился в кубрик и переоделся, возвратясь на палубу в парадных мундирах и белых штанах, разбирая ростры, доставая, огромные вила для бригов. Моего отца-юнгу послал Селивестр Дмитриев, с которым он делил свою каюту. Выбегая на палубу, отовсюду была слышна молитва Святому Николаю – покровителю моряков.

«Ты уже не оставь нас в смертный час, убереги нашу совесть и души от слабости, Спаси и Сохрани…»

Не помогали и вёсла, которыми пришлось воспользоваться. Стало ясным – сражения не миновать. Казарский отдаёт приказание – приготовиться к бою. Весь экипаж горел желанием сразиться с врагом, и ни смотря ни на что вести бой до последнего ядра.

Ровно в полдень, сразу после восьмой склянки, Казарский собрал военный совет. Собрались лейтенанты Скарятин и Новосильский, мичман Притупов и штурман Прокофьев. «Я собрал вас господа офицеры, чтобы выслушать ваше мнение».

Поручик штурман был по возрасту самым старшим из них, кто собрался на военный совет, но на плечах у него были серебряные эполеты, и он числился младшим по чину и был вправе высказать своё мнение первым. Это было его привилегией моряка.

«Боя нам не избежать – будем драться, а если зажмут – взорвать крюйт камеру и погибнуть вместе с ближним турецким кораблём». Иван Петрович глубоко вздохнул. «Спаси нас Святой Николай, но так мы и поступим, последний из живых, нажмёт на курок пистолета». Все офицеры, в знак согласия, пожали руку капитану.

А теперь примем бой…

«Вам лейтенант Сергей Иосифович Скарятин, я доверяю паруса и рангоут, вам, лейтенант Фёдор Михайлович Новосильский, я доверяю артиллерию, вам, поручик штурман Иван Петрович – стрелков, вам, мичман Притупов Дмитрий Петрович я предлагаю заняться пробоинами и тушением пожаров. Манёвры бригом беру полностью на себя, в случае моей гибели меня сменит лейтенант Скарятин. Всем по местам…»

А.И. Казарский прошёл в каюту, вынул из сейфа все карты и секретные документы и утопил их в море.

Капитан поставил моего отца-юнгу на правый борт, а сам встал на левый и начал отдавать команды гребцам слева, а юнга передавал команды гребцам правого борта. Ветер совсем утих, паруса повисли на реях. Казарский делал отчаянную попытку оторваться от турков, но те оскаленными львиными мордами на форштевнях, используя только верхние паруса очень медленно, но всё же настигали бриг «Меркурий», с заряженными 184 пушками. На турках вновь задробил барабаны, сделали первый предупредительный выстрел, но он не долетел до брига и поднял фонтан морской воды.

Бриг уходил под вёслами в течении 2х часов. С «Селимие» сделали ещё один прицельный выстрел – ядро шлёпнулось рядом с бортом. Казарский не мог стрелять в ответ, так как пушки находились под вёсельной командой.

Вдруг марсовый матрос Анисим Арехов радостно закричал: «Ветер возвращается!» Но только он наполнил паруса «Меркурия», как турки на всех парусах мгновенно догнали русский бриг…

Талмач капудан-паши на русском языке проорал: «Рос сдавайся и убирай паруса». «Сам старый индюк сдавайся», – крикнул Казарский и отдал команду канонирам возле кормовых ретирадных двух пушек: «Огонь! Пли!»

Когда дым рассеялся, турков как волной смыло с рей, мачт и такелажа. Вновь начался обстрел брига ядрами, книпелями и кницами (чугунные полушария, связанные либо цепочкой, либо стальным стержнем). Эти снаряды проделывали рваные дыры в парусах «Меркурия».

Тяжёлое 30 фунтовое турецкое ядро пробило борт брига. Убило двух русских моряков, сидевших у вёсел…

В траурной тишине прозвучал резкий голос Казарского: «Грести прекратить мёртвых на бак, песок на палубу, вёсла убрать».

Турецкие корабли – начали обходной манёвр – взять русский бриг в клещи, для проведения продольных залпов из всех орудий по бригу… Что же мог Александр Иванович предпринять двум чугунным огненным смерчам… Пятьдесят пять орудий и тридцать семь?

Только увёртливость маленького брига, выучку парусных матросов на парусах и такелаже. Умение разгадывать намерения турецкого адмирала, счастливый случай, надежду на Святого Николая – вот пожалуй и всё…

Он достал из-за пояса свой пистолет тульской работы для абордажных схваток и аккуратно положил его на шпиль рядом с крюйт-камерой с взведённым курком. «Канониры к орудиям! Книпелями и кницами бить по парусам и рангоуту. Брандскугелями бить по палубам! Не жалеть пороха, ядер и картечи». Он бросал бриг то вправо, то влево, чем уходил от продольных бортовых залпов турков. Мой отец – Фёдор Спиридонов в этом море огня бегал по палубе, засыпая песком кровь, забортной водой, тушил мелкие очаги огня, спасал бриг от возгорания. На бегу он видел, как канониры привязывали свои ружья к коротким стволам карронад, для более меткой и прицельной стрельбы. Об этой необходимости ему рассказывал дядя Артамон, который уже прицеливался к «Селимие» с правой стороны брига. «Меркурий» быстро развернулся, и вовремя выпущенный всем бортом чугунный смерч из ядер прошёлся вдоль корпуса. Развернув бриг назад, пока турки перезаряжались – ударили всем бортом по «Селимие» – достигнув цели.

Но в ту же минуту и бриг получил значительные ранения в борт. Корпус брига дал течь…

Юнга, матрос Гусев и мичман Притупов бросились вниз устранять пробоины… Даже при тусклом свете фонаря было видно, что турецкое тяжёлое ядро пробило борт ниже ватерлинии, и вода из неё хлыщет в трюм брига. Закрыть такую дыру было нечем. Тогда матрос Гусев не долго думая подскочил к пробоине и, закрыв её своей спиной, прокричал Притупову: «Чтоб упёр ему бревно в грудь. Мичман побелел как мел и стоял в нерешительности. «Быстрее мичман! Надо! Иначе погибнем все! Прости меня матрос!» Бревно плотно прижало матроса Гусева к пробоине. Вода больше не хлестала в трюм. Всюду дым, огонь, свист картечи и ядер, все были в крови, поту и чёрными от пороховой гари…

Притупов и юнга услышали крик лейтенанта Новосильского: «Почему молчит карронада?» «Целюсь точнее, в прицел, – ответил Антон Щербаков, указывая в сторону корабля капудан- паши, хочу попасть в   грот-брам-стеньгу». «А ты чего долго целишься», – крикнул Новосильский наводчику соседней карронады Ивану Лисенко. «А я мечу книпелями в ватер-штаг или бушприт, ежели перебью перлинь, то фок-мачта зашатается».

Узнав от Новосильского, что задумали канониры Щербаков и Лисенко, Казарский сразу оценил то огромное преимущество, которое дадут «Меркурию» эти два выстрела. Голос Казарского, вернул спокойствие всему экипажу. «Молодцы! Дело задумали!» На счету была каждая секунда, трёхдечный «Селимие» отворачивал к норду, увеличивал скорость, ложился в бакштаг, чтоб поравняться с бригом и произвести продольный залп из всех орудий. «Реал-бей» шёл тем же курсом. При каждом залпе двух кораблей – это тысячи фунтов раскалённого чугуна. Это огненная лава. «Флаг не спускать! Все по местам! Огонь!» Это был оправданный риск. «Селимие» и «Меркурий» сошлись. Турки перезаряжали свои орудия. Они были удивлены сближением и сбежались все на один борт, открыли пальбу по бригу из ружей.

Карронады Лисенко и Щербакова выстрелили одновременно, а следом ещё семь карронад. Капитан Казарский увидел болтающиеся под бушпритом ватер-шпаги, он пополз вверх. Накренилась верхушка грот-мачты, полетели вниз паруса, прямо на головы турецким канонирам.

«Меркурий» сделал манёвр, стал кормой к «Селемие». Залп с турецкого корабля был, но он прошёл вдоль бортов брига. Капудан-паше очень сильно хотелось наказать русских за тот огромный вред, нанесённый флагману турецкого флота. Самый большой, трёхпалубный корабль турецкого флота качался неуправляемым на волнах, как вырванное штормом старое дерево. Кальян разбился, реи попадали, турецкие матросы обмочили шальвары.

Казарский улыбаясь, крикнул своим матросам: «Так его, на буксир, как приз! Молодцы ребята!»

«Реал-бей» вспарывал форштевнем воду, наместник капудан-паши не желал упустить свой приз. Во время передышки спустились в трюм, освободить матроса Гусева, но он уже отдал Богу душу, его осторожно вынесли на палубу и положили рядом с канониром Артамоном.

«Реал-бей» уже подошёл на расстояние пушечного   выстрела, готовясь к бою. «Всем по местам! – скомандовал капитан Казарский. Бить кницами, книпелями по мачтам и вантам . Сбивать такелаж и рангоут. С нами Бог!» Турецкий корабль обрушил на бриг море огня, огибая его то слева, то справа. Выплёвывая десятки многопудовых ядер. Море вокруг брига вскипело. У «Реал-бея» раскалились все пушки…

Но при таком тяжёлом для брига положении канониры не спали, а метко целились в мачты, реи такелаж и паруса. Стреляли со всех 18 карронад. Прицельным выстрелом перерубили грот-руслен, перебили фор-брам-рей, левый нок-фор-марса-рей, полетели вниз паруса и лиселя, накрывая турецких канониров.

Второй флагманский корабль, стал похож на попугая, побывавшего в зубах у кошки. «Реал-бей потерял рангоут, паруса и вместе с тем и управляемость. В пять тридцать пополудни и он отстал от брига «Меркурий».

Александр Иванович Казарский весь бой провёл на мостике. Один из матросов увидел, как выстрелил с длинного ружья турок с «Реал-бея», и успел закрыть его грудью. Во время боя рядом с капитаном в мачту попало турецкое ядро, и его ранило в голову осколками. Он сам себе перевязал раненную голову шейным платком и продолжил командовать своим бригом…

Израненный бриг и капитан стал медленно уходить с поля боя всё дальше и дальше, оставив за кормой два флагманских линейных корабля турецкого флота, потерявших ход и управление. Оба линейных корабля вышли из «строя».

Позже стало известно: бриг «Меркурий» получил 22 пробоины в корпусе, 6 из них ниже ватерлинии. 297 различных повреждений в такелаже, рангоуте и парусах.

Подвиг брига «Меркурий» поразил не только русских, но и турков. Один из участников сражения, штурман турецкого корабля «Реал-бей» в своём письме от 27 мая 1829 г . Писал: «Во вторник с рассветом, приближаясь к Босфору, мы приметили три русских судна, мы погнались за ними, но только догнать могли один бриг в 3 часа по полудни. Корабль капудан-паши и наш открыли огонь. Дело неслыханное и невероятное. Мы не могли заставить спустить флаг и сдаться: он дрался, ретируясь и маневрируя со всем искусством опытного военного капитана, до того, что, стыдно сказать, мы побитые прекратили сражение, а он со славою продолжил свой путь. Бриг сей должен был потерять, без сомнения, половину своей команды, потому что он был от нашего корабля на пистолетный выстрел, и он конечно ещё более был бы повреждён, если бы капудан-паша не прекратил огня часом ранее нас.»

Ежели в великих деяниях древних и наших времён находятся подвиги храбрости, то сей поступок должен все оные помрачить, и имя сего героя достойно быть начертано золотыми буквами на храме славы: он называется капитан-лейтенант Казарский, а бриг – «Меркурий»».

А виновник блистательного подвига в изодранном мундире, с повязкой на не покрытой голове, ещё долго не сомкнул глаз. Налетевший ветер-шквал чуть не утопил бриг, в нескольких местах отошли пластыри, в трюм хлынула вода. На помпе постоянно менялись матросы, «Меркурий» грузно взбирался на волну, под палубой плескалась вода.

Отдавая очередное распоряжение, А.И. Казарский вдруг заметил на шпиле свой пистолет. Он так и лежал здесь со вчерашнего дня. Обычный тульский пистолет. Он его поднял над перевязанной головой и вместо салюта выстрелил в воздух. И весь экипаж с вздохнул с облегчением, и поняли, что самое страшное позади.

Не думал юнга – мой отец Фёдор Спиридонов, что станет Георгиевским кавалером, что все матросы и его наставник Селивестр Дмитриев будут награждены высшим Георгиевским знаком отличия.

Не думал и Казарский, что изображение тульского пистолета – рескриптом царя будет внесено в фамильные гербы всех офицеров дворян Новосильского, Скарятина, Притупова, не знал он, что ему штурману Прокофьеву быть кавалером ордена Святого Георгия четвёртого класса. Что мундиры Скарятина, Новосильского и Притупова – украсят орден «Святого Владимира», девиз которого: «Польза, Честь, Слава». А на бриге «Меркурий», который с вечера в одиночестве, израненный шёл в Чёрном море, никому из экипажа не приходило в голову, что их бриг «Меркурий» плывёт в бессмертие, к пути Вечной Славы.

И ни капитан, офицеры, матросы, ни юнга Фёдор не знали , что бриг «Меркурий» заслужил самую почётную награду, какую может заслужить боевой корабль – право носить на корме Георгиевский флаг.

За всю историю русского флота – лишь один корабль удостаивался подобной чести – это корабль «Азов”, при морском сражении при Наварине. Им командовал николаевец – прославленный открытием Антарктиды – Михаил Лазарев, в бою отличились николаевцы – лейтенант Нахимов, мичман Корнилов и гардемарин Истомин…

Указом царя Николая I отчеканят памятную медаль, в честь беспримерного морского боя брига «Меркурий». Авторы А. Клепиков, А. Ляпин, с модели Ф. Толстого…

Сражение на бриге не обошлось без потерь: четверо матросов погибли, шестеро ранены. Убитых под молитву опустили в морскую пучину. Раненным оказали первую помощь…

Черноморские моряки решили на «мичманском» бульваре в Севастополе установить памятник капитану-лейтенанту Казарскому. Проект памятника создал академик архитектуры Александр Брюллов.

И на высоком постаменте формой, напоминавшей старую крепостную башню: «Казарскому потомству в пример». Сверху бронзовая триера – древнегреческое судно, на котором плавали герои мифов: Ясон, Одиссей, Геракл.

Израненный бриг шёл в Сизополь, где и встретил русскую эскадру адмирала Алексея Грейга. Александру Ивановичу Казарскому на ту пору было всего 28 лет…

После капитального ремонта «Меркурий» вернулся в строй, ещё много лет участвовал в морских баталиях Черноморского Флота, и только в 1857 году был исключён из списка боевых кораблей.

Я спросил у хранителя: «А что было дальше, почему А.И. Казарский умер в 35 лет, почему здесь возле храма похоронены офицеры и матросы?»

После того славного боя А.И. Казарский с повышением в чине перешёл служить из г. Севастополь в г. Николаев, но на 36 году жизни его отравили недруги и завистники. Здесь его и похоронили…

Внучок ты видишь эти плиты из белого камня, с железными кольцами, начиная с могилы родителей адмирала Макарова, аж до памятника штурману Прокофьеву, вдоль всей стены храма «Всех Святых». Так вот здесь лежит весь экипаж брига «Меркурий». Лежат офицеры и матросы, а мой отец Фёдор Спиридонов, лежит в двух шагах от храма, он умер в 1894 г . Все члены экипажа написали духовные завещания, чтобы после их смерти, где бы они, и когда бы не умерли, похоронить себя рядом с их доблестным командиром. Это не братская могила, это склепы, в которых лежит Черноморская доблесть, Неувядаемая Слава Российского Флота. Таких захоронений больше нет нигде. В городе Севастополе правда есть во Владимирском соборе гробница четырёх николаевских адмиралов – Лазарева, Корнилова, Истомина и Нахимова. Но там четверо, а здесь весь экипаж, умерший в разное время и в разных местах.

Здесь лежат все Герои того подвига 14 мая 1829 г . Сразу же после смерти Казарского, в 1833 г ., Грейг обратился к царю с просьбой о возведении памятника Казарскому и бригу «Меркурий», но он не успел это сделать. Памятник Казарскому был воздвигнут в г. Севастополе в 1834-1839гг по проекту академика архитектуры А.П. Брюллова, брата художника. На памятнике высечена надпись – слова из указа императора Николая I: Казарскому. Потомству в пример, а в 1856 г . Архитектор А.А. Авдеев разработал проект надгробного памятника Казарскому, который вскоре был воздвигнут и стоит перед тобой. На Балтийском море был построен бриг, который в память о герое назван «Казарский». Сам бриг отремонтировали, но после того как он обветшал был разобран. Носовая фигура его в виде бога «Меркурия» была передана в военно-морской музей, из медной обшивки сделаны памятные пластины, изготовлена Памятная медаль в честь подвига брига «Меркурий». Из дубовых частей корпуса – рамы для картин, изображавших эпизоды боя. В 1865 г . в г. Николаеве построили винтовой корвет, которому дали имя «Память «Меркурия»», потом это название перешло к лёгкому крейсеру Черноморского флота.

Идём покажу, где кто лежит, запоминай всё. Меня не будет, а ты расскажешь людям, потомкам об этих героях. Может судьба благословит и ты станешь здесь хранителем Морской Славы России. Дай бог! Да тут за храмом и родственники Голенищева-Кутузова идём посмотрим, и родители адмирала Макарова…

В Николаеве в честь А.И. Казарского названа улица, тихая и зелёная. Склепы моряков накрыли асфальтом, чтоб сон никто их не тревожил… У памятников Казарскому, Прокофьеву,Спиридонову часто лежат живые цветы…

В нескольких кварталах стоят многоэтажки, живущие там люди говорят: «Вот купола на храме и часовне позолотили – так теперь сияние стоит на закате до небес». Но я как перенявший знания хранителя, Царствие ему Небесное! Точно знаю, то не позолота горит – то в небо сияет «Вечная, Беспримерная, Неувядаемая, Неугасимая Слава – Черноморского флота.

P.S. Что поведали архивы Санкт-Петербурга

В книге николаевского историка академика Юрия Семёновича Крючкова «А.С. Грейг» изданной в 2008 году в г. Николаеве о загадочной смерти –   капитана I ранга, флигель адъютанта Александра Ивановича Казарского.

Герой русско-турецкой войны 1828-1829 гг. капитан 1-го ранга А.И Казарский, командир знаменитого брига «Меркурий» неожиданно умер в Николаеве на тридцать шестом году жизни. Николаевская жандармерия донесла царю Николаю I, что Казарский был отравлен, но через 5 месяцев спецкомиссия, произведя вскрытие, опровергла это. Однако и через 50 лет народная молва считала, что героя отравили.

В середине июня 1833 года от Адмиралтейского собора в полдень тронулся траурный кортеж и медленно направился по Адмиральской улице в сторону Слободки. За погребальным катафалком шли генералы и адмиралы, высшие чины и офицеры Черноморского адмиралтейского правления, матросы и солдаты, очень большее число горожан. Ещё больше народа высыпало на улицу; вдоль тротуара стояли толпы, крестились и плакали женщины и старухи, плакали дети, военные отдавали честь. Траурный катафалк сопровождал комендант города генерал-майор П.И. Фёдоров, который командовал траурной церемонией. Николаевцы провожали в последний путь героя русско-турецкой войны капитана 1-го ранга и флигель-адъютанта Александра Ивановича Казарского, бывшего командира брига «Меркурий», со славой отразившего нападение двух линейных турецких кораблей. Его смерть поразила и удивила многих. В толпе шептались, слышались высказывания об умышленном отравлении, о причастности к его гибели сильных мира всего. «Убили, погубили нашего благодетеля. Отравили нашего отца!» – восклицали многие. Отгремел прощальный салют, на самом почётном месте кладбища – у церкви – вырос свежий холмик.

Со временем администрация Черноморского флота поставила здесь строгий чёрный из лабрадора, памятник с барельефами, повествующий о подвиге Казарского и брига «Меркурий». А в городе долго ходили слухи об этой ужасной и таинственной смерти.

Казарский был симпатичным, холостым, любил ухаживать за дамами николаевского «полусвета». И они также интересовались красивым моряком с блестящей карьерой, который с некоторых пор стал и довольно богатым. Дело в том, что в Николаев переехал жить из Беларуси – дядя Казарского – Мицкевич. Вскоре он умер и завещал Александру Ивановичу приличную сумму наличными – около 70 тысяч рублей. Однако после смерти дяди наследство это было разграблено, и как утверждала николаевская жандармерия, ссылаясь на своих тайных агентов, к этому приложил руку городской полицмейстер Г.Г. Автономов. Возмущённый таким образом Казарский стал везде высказываться, что он выведет всех на чистую воду.

…Согласно донесению жандармерии, 14 июня 1833 г . он обедал у вдовы капитан-командора Михайлова. Выпив после обеда чашечку кофе, Казарский почувствовал себя плохо. Он обратился к своему другу – штаб-лекарю Петрушевскому, но было уже поздно. Лекарь застал Александра Ивановича в тяжёлом состоянии и якобы признал отравление. Мучительная агония Казарского продолжалась почти двое суток, и 16 июня герой русско-турецкой войны скончался. Жандармерия выявила, что с Михайловой был связан также Автономов, а сама вдова капитан-командора была «женщиной беспутной и предприимчивого характера». Она дружила с некой Розой Ивановной «состоявшей в коротких отношениях с женой одного аптекаря». Вот такая была ниточка.

Александр Иванович – это молодой человек, невысокого роста, худощав, с тёмными волосами, приятным, умным, подвижным лицом. К каждому находил ласковое слово, всю прислугу наделял подарками. Живой, говорун, остряк, шутник и любезный со всеми, он был живчик и не сидел на одном месте. Как теперь вижу скорую походку по улицам города, слышу живой, приятный говор, громкий смех и неустанное истребление изюма.

…Прошло 4 месяца. В октябре 1833 года начальнику Главного морского штаба князю А.С. Меньшикову была доставлена от шефа жандармов графа Бенкендорфа личная записка, заставившая надменного князя изрядно поволноваться. Князь, держа голубой листик дрожащими руками, читал: «Дядя Казарского, Мицкевич, умирая, оставил ему шкатулку с 70 тысячами рублей, которая при смерти дяди разграблена при большом участии николаевского полицмейстера Автономова. Назначено следствие, и Казарский неоднократно говорил, что постарается открыть виновных». Казарский был честен, принципиален и смел. Он бы докопался.

Когда Казарский умер, всё тело его стало черно, как уголь. Всё это произошло менее чем за двое суток. Назначенное Грейгом следствие ничего не открыло. Стараясь подавить волнение, Меньшиков знал, что Автономов – близкий друг адмирала Лазарева. Меньшиков хотел утопить эту записку в бездонных архивах Морского министерства, доступ к которым фактически был закрыт для всех.

Николай I поручил лично Меньшикову открыть истину по прибытии в Николаев и дописал «Слишком ужасно», Меньшиков создал следственную комиссию. Комиссия приступила к допросу свидетелей и участников дела. У комиссии оказалось две версии – отравления и вторая версия – простуды – воспаления лёгких. 15 ноября 1833 года, ровно через пять месяцев, комиссия вскрыла могилу, остатков яда не обнаружила и подтвердила диагноз – воспаление лёгких.

Казарский перед смертью сказал: «Мерзавцы погубили меня». Его денщик В. Борисов рассказал, что во время болезни он промолвил как-то: «Бог меня спасал в больших опасностях а теперь убили вот где, неизвестно за что».

Так и закончилось расследование, «дошедшее до его императорского величества слуха о неестественной смерти в городе Николаеве флигель-адъютанта Казарского».

Так и осталась сомнительной причина смерти героя русско-турецкой войны, храброго русского офицера А.И. Казарского, умершего в Николаеве в возрасте 35 лет, как считают при «загадочных обстоятельствах». А в 1850 г . умер внезапно на службе полицмейстер полковник Автономов, единственный человек, который мог знать истину. Но он унёс её в могилу. Архивы также хранят эту тайну.

Владимир Ворошнин