Подготовка к экзаменам.

На консультации  по научному коммунизму в лектории номер пять было откровенно скучно.  Старый преподаватель, уткнувшись в пожелтевший конспект,  по-фурмановски "бестолково мял и жевал про гидру мировой контрреволюции".

     Курсанты играли в "морские бои",  писали письма, кивая в такт речи подполковника с видом скрупулезно конспектирующих любимую тему.

     Лёнька читал "Двенадцать стульев".  Все было хорошо, но когда дело дошло  до  драки Ипполита Матвеевича с отцом Федором,  Лёнька внезапно всхохотнул. Забылся. Бывает.

     Консультирующий "коммунист" коршуном метнулся с подиума.

     - Ага,  попался! - преподаватель с шарообразной бородавкой на носу, как у Пифа, ликовал. - Я тебе покажу “госы", товарищ будущий замполит!  Какая наглость, на таком партийном предмете безобразничать! Это же вызов обществу! Партии!

     Извлеченная из-под парты красивым,  почти театральным  жестом, ветхая книжонка сыпанула осенними листьями на головы рядом сидящих.

     Подполковник Новиков в это время сам был похож на  бендеровского сеятеля.

     - Курсант Осевой!  - еле сдерживаясь от смеха, признался Лёнька. -  Виноват!

     - Ладно,  ладно,  голубчик.  - Скоро увидимся в другом месте. Вашу группу экзаменую я!

     Подполковник еще долго потрясал оставшейся в руке обложкой.

     Лёнька знал из расписания, что "НК" стоит в обойме самым последним экзаменом.

     - А, будь что будет! Дальше Кушки не пошлют, меньше взвода не дадут!

По плану проводилось собрание личного состава заставы.

Терпеть все эти «приколы» над собой Алексей не собирался и,  к всеобщему удивлению, попросил слова после подытоживающей речи замполита.

- Разрешите слово, товарищ старший лейтенант? Это как раз по вашей теме будет! За дисциплину!

- Щас заложит, офицерик будущий!

Курсант поправил гимнастерку.

- Никого я закладывать, ребята, не собираюсь. Я просто хочу сказать те самые слова, которые почему-то очень трудно даются пограничнику. Наверно, потому, что они будут идти вразрез с нашими устоявшимися традициями, которые только на зоне могут быть востребованы. Я хочу сказать, что мне лично с вами, друзья мои, служить на этой заставе плохо. Я чувствую себя одиноким. Хорошо, что моя стажировка будет здесь длиться месяц, а не больше.

Замполит подскочил со стула.

- Да вы что, Осевой? А Присяга? А пограничная семья?  А застава, наконец, дом родной…Служба Родине!

- Я все это сомнению не подвергаю и ни от чего не отказываюсь! Сама служба на вашей заставе  мне нравится. Я говорю, что вместо передачи своего опыта вновь прибывшим пограничникам, наши заставские, так сказать, старики, в кавычках, которые и всего-то на полгода постарше меня, делают все, чтобы, такие как я, выглядели посмешищем во всем. Некоторым это нравится. Думаю, что это им надо для самоутверждения. – Осевой перевел дух. – Да, я из училища, я курсант. И что из того? Поймите же, что никогда еще оскорбления своего товарища не цементировали воинский коллектив! Никогда еще пощечина среди членов семьи не укрепляла любовь к ближнему! Или я не прав, ефрейтор Курило? Или у вас дома, очевидно, по-другому?

Курило нервно заерзал на табурете.

- Хватит, садитесь, Осевой! – приказал замполит. – Вечером после ужина зайдете ко мне в канцелярию и там доложите о своих педагогических наблюдениях!

Курсант отрицательно замотал головой.

- Нет, товарищ старший лейтенант! Я так делать не буду. Вот это пока в нашем коллективе воспринимается как обыкновенное «закладывание». А я привык  говорить напрямую. Так меня мой отец учил. Он был в свое время начальником заставы, пусть и учебной в приграничном поселке, но все же… И я, кстати, родился на погранзаставе. Стало быть, стажу моей пограничной службы со дня рождения у меня восемнадцать лет. Пора уже звание полковника получать.  И что теперь? Над кем я должен издеваться и шутить? Над Серегой Шишкиным за то, что у него по специальной подготовке "неуд"? Или за то, что он рылом не вышел  и не умеет сделать десяти подъем-переворотов кряду?

Все посмотрели на огромного ефрейтора Курило, который покраснел до светофорного состояния и опустил голову.

Чечня. Опергруппа в работе.

Пограничники уже заканчивали свою работу в  населенном пункте. Группа, которую возглавлял подполковник Алексей Осевой, собиралась возвращаться в расположение части. Разведчики складывали в машину найденное оружие и документы.

- Алексей! – майор Букин выволакивал из подвала бородатого мужчину со связанными руками. – Куда этого девать? Может…

- Нет, Коля. – Алексей отрицательно закачал головой. – Он нам еще многое должен сказать. Тащи в «орбиталку»!

Николай пинком ноги поднял бандита и повел его  к машине.

«Уаз» тронулся. Пограничники закурили и расслабились. Задание было выполнено.

Из дверей дома выскочила молодая женщина в черном одеянии. Она выкрикивала проклятия и что-то вертела в своих руках. Неожиданно  девушка бросила в сторону уходящей машины какой-то предмет, и сама упала на дорогу. Раздался взрыв осколочной гранаты, предположительно РГД-5.

- Вот черт! Совсем с ума сошла. Себя же взорвёт! – пожалел её Алексей.

*     *     *

В кустах сидел мальчишка лет семнадцати и молился, сжимая в руке два медных проводка от детонатора фугаса.

- Аллаху акбар! Аллаху акбар! Бесмелла иль рахман рахим!

Как только машина поравнялась с кустами, в которых сидел чеченец, раздался страшный взрыв.

Подвал.

Алексей Осевой очнулся в подвале. У него были связаны руки. Тут он догадался, что с ним произошло. Алексей застонал и закрыл глаза. Теплой волной пошли детские воспоминания.

Для Сергея Сергеевича Жигулева этот понедельник обещался быть удачным. Сделка около десяти утра в номере гостиницы “Космос”. Обед в клубе “Fellini,s”, что за плавательным бассейном на Олимпийском проспекте. Вечером придется посетить выставку на Крымском валу... Ой, да мало ли мероприятий у делового человека! Что могло испортить настроение? Да ничего!

Звонок по мобильному телефону поднял его с постели.

- Сергей Сергеич! Здрасьте! Это Володя-водитель! Тут опять старухи напали!

- Щас! Я уже выхожу!

Эта затея с цветочной клумбой Сергею Сергеичу не нравилась. Так было значительно удобнее - вышел на крыльцо, и в машину! А старухи, злющие и желчные от роста цен на товары первой необходимости, обложили его кляузами и доносами, вплоть до Президентской администрации. Но Бог высоко, Президент далеко, а Жигулев пока здесь хозяин!

- Ну чё опять стряслось, ополченцы?

- А ни чё! - самая бойкая старушенция соскочила со скамейки. - Убирай свою машину, тебе сказано! Мы тут цветы засадим! Вон, у Полины с первого этажа голова не перестает болеть от этого газу. Только разоспишься: Дыр! Дыр! Дыр! Хоть что хошь, то и делай!

Жигулев нахмурился.

- Никуда я свой транспорт не уберу! И не обсуждается! А кому цветы нужны, тому к изголовью в вазочке поставить могу ! Х-ха!

Старушки запричитали о тех временах, когда райкомы да милиция имели силу и власть над “фулиганами”.

2. ПСС начинает действовать

Дача Гюльчатай в тихой Ивантеевке представляла собой нечто среднее между лагерем палестинских боевиков и тренировочной базой ниндзя. Все шесть соток были уставлены самодельными тренажерами, на которых ещё юная Галочка совершенствовала свое мастерство. Да и сейчас, несмотря на свой преклонный возраст, Галина Чеславовна легко справлялась со ста двадцатью пятью килограммовой штангой, вертела двухпудовкой и с криком “кия” разбивала в пыль красные кирпичи.

- Ну и Шаолинь ты тут себе понастроила! - развела от удивления руками Лесанна. - Сколько ж можно здесь за год экспроприаторов подготовить? Это ж надо, товарищи!

- Никаких экспроприаторов нам не надо. Мы и сами чего хошь отнимем!

- Это точно, Гюля. Теперь я верю!

Все уселись за грубый дощатый стол, на котором испускал пары старый тульский самовар о десяти медалях на ветеранской груди.

- Это чудо мне от отца осталось. Ему в начале двадцатых за силушку дали недюжинную! Одолел кого-то там в Конной армии на соревнованиях. - Гюльчатай нежно посмотрела на горячую боковину самовара. - Он в молодости одной рукой запросто мог оглоблю переломить. В драке аж заходился! К нему никто и близко не подходил, боялись. Отец даже плакал от горя. Деревня на деревню сшибалась, а ему и в глаз дать некому, разбегаются при виде его.

- Вот бы мне так, - мечтательно промолвила Соня Львовна, - я б тогда в своей квартире коммунальной порядок бы навела!

Лесанна подала Соне карамельку.

- И наведем, Соня. Вот с тебя, милая, мы и начнем. Товарищ Ягудина, что там у нас по плану?

Мария Ивановна в старой гимнастерке “а ля пехота” поправила портупею и доложила.

1. Стечение обстоятельств

На регулируемом, но довольно-таки сложном и неблагополучном во всех гибэдэдэшных отношениях  перекрестке раздался легкий хлопок, будто бы несовершеннолетний озорник придавил ногой пластиковый стаканчик из-под съеденного мороженого. Хлопнуло сразу же после отвратительного скрипа тормозов. Или позже. Сейчас уже в этом трудно разобраться, так как начался скандал, в котором все эти мельчайшие детали происшествия ровным счетом ничего не значат. В зависимости от марки столкнувшихся машин на кон поставлена шоферская жизнь. Или бабки. Но бабок очень много. Причем, их никто не дает и не берет. На них, как принято говорить, налетают!

Ситуация была из стандартно-анекдотичной серии: в носоро-гоподобный шестисотый “Мерседес-бенц” влетел, аки коршун, на красный свет светофора чахлый, узкогрудый, с некрасивыми целлюлитными набедренными закрылками автомобиль “Запорожец” зеленого цвета.  

Новый Русский Водитель, сидевший за рулем черного монстра весь в цепях, коже и музыке, от которой быстро стареют барабанные перепонки и соседи по квартире, выбрался из машины. Луноликое полуцентнеровое тело, одуревшее от однообразия утомительной и сытой жизни, вдохнуло полной грудью и, поигрывая “мобильником”, как наганом, пошло в сторону дорожно-транспортного приключения. То, что осталось от некогда гарной иномарки, стыдливо лежало неровной кучкой металла у правого заднего колеса “Мерседеса”. Над любимым детищем, кормившим его семью и всю родню в ближнем зарубежье, предки которой по крупицам собирали на “колеса”, стоял несчастный обладатель ключа с брелком в виде оторванного от коровы  вымени. Лихой водила то и дело бормотал: “А де ж тормоза? Ведь булы ж тормоза! От, погано!”

Случилось страшное! Его железный конь умирал. Умирал, как верный скакун, вынесший хозяина из крутой сечи, из-под ужасного удара бритвенноострого янычарского ятагана... Битое стекло заднего правого фонаря “Мерседеса”, как капли пурпурной молодецкой крови, обрызгало умную морду бензинового иноходца.

Нехилый драйвер походя оценил ситуацию и зачавкал жвачкой, причмокивая от удовольствия.

- Ну, ты, пацан, даешь! Отчаюга! А когда меня нет, ты как останавливаешься-то?  Ну, зверь! Ты хоть знаешь, на скока налетел

то, лишенец? Ты же мне новяк саданул! Ты мне, пацан, в натуре, фонарь разбил!

     V.

      IV.

     - Жива!  Слухай,  Кузьма,  жива девка-то! - сказал дед Тимофей, уловив слабый стон девушки. - Это кто ж тебя так снасильничал-то, милая?

     Старики развязали путы и бережно положили умирающую на простынь, прихваченную Кузьмой из дома.

     - Давай, Кузьма, галопом! - приказал Тимофей, берясь за  углы. -  Плохо девке-то. Помрет, не ровён час!

     Поминутно останавливаясь для передыху,  спотыкаясь о кочки  и прочие дорожные неровности,  мужики доставили почти бездыханное тело в избу к Аникеевне.  Ждавшая их  старуха от всего увиденного сама грохнулась в обморок. Откачивать пришлось обеих.

     Настя беззвучно  плакала и слабеющей рукой показы-вала,  что хочет пить. Её положили на кровать и накрыли бабкиным фланелевым халатом.

     - Господи, прости!  - подскочил дед Тимофей. - Да никак это Настёна, Клавдина внучка?

     - Да она,  она! - Заголосила Аникеевна. - Такую жисть порушили, ироды окаянные! Гореть вам в огне! Ужо бы я этих кобелей шелудивых!..

     Старуха сжала сухонький кулачишко и погрозила кому-то в окно.

     - Слышь,  Кузьма,  засаду надо поставить!  Чует моё сердце, что вернётся гад!  Вон, видел, водки сколько осталось недопитой, торт ещё не сожран, да и пинжак валяется. А?

     Кузьма долго и плохо соображал.

     - Каку засаду-то? На кого?

     Тимофей разозлился.

Вооружившись кольями, деды пошли к бане, тихо перебрасываясь словами.

       - А вдруг он где-то рядом?

       - Да нет,  чего ему тут ловить? - шептал Тимофей. - Смылся уже давно. Это только в книжках убийцы обратно на место происшествия нагло лезут. А тут ещё женщина, понимаешь?

       - А, может, жива она?  Ты пульс-то, Тимоша, трогал? - робко спросил Кузьма.

       - Какой пульс,  дурак старый! Ты его у меня пощупай!  Думал, что в портки наделаю со страху. Давно такого не видел. Одно дело - на войне, а тут в мирное время - труп. Да ещё и в моей бане.

       Никто из них не решался первым войти в открытую дверь.  А вдруг там  уже кто-то есть?

       - Может, Тимоха, милицию свистнуть? Это ихнее дело - трупы таскать из бань, - предложил Кузьма.

       - Ага,  досвищешься,  как же. Поди  уже нажрались и сами там вроде трупов.  Да и кто на станцию побегет, твоя баба, что ли? - Тимофей показал рукой в сторону дома Ефремовых, представив на миг перепуганное лицо Аникеевны, которой предстояло бы "лететь" на станцию по лесу десять километров. - К утру, глядишь, и обернётся. А тут улика. Спрятать могут. Ну, давай, иди!

     - Не-а, твоя баня, ты и шуруй. - Кузьма шагнул в сторону.

     - Ну и чёрт с тобой!  - сказал дед и вошёл в предбанник.

Дед Тимофей сидел на завалинке и, не без удовольствия затягиваясь хорошо просушенной на печи  "Примой",  жмурился  от  яркого  летнего солнца.

     Спешить было некуда. Старый Тимофей уже второй день  был сам себе хозяином. Его старуха подалась  в  город  навестить старшего сына.  Обещала вернуться через пару недель, как только проверится у врачей по всем своим женским болезням.

     Конечно, всех дел не переделать,  но с основными "партейными  поручениями” своей Матрены дед Тимофей справлялся.  И всего-то - скотину накормить в лице поросёнка Васьки да стайку кур загнать на шестки,  ну и небольшой огородик полить, благо колодец был тут же, во дворе.

     Дом, построенный его отцом в аккурат сразу после войны, напоминал гриб-боровик. Ладный и объёмистый.  В лучшие времена человек по  двадцать в  нём  собиралось,  всем   хватало места.  Но эти времена  прошли, "птенцы” разлетелись из гнезда кто куда, и наведывались  в  родительский дом очень редко.

     Тимофей с Матрёной понимали,  что они доживают здесь свои последние денёчки,  коих осталось не так уж и много,  впрочем,  как и здоровья. Вслух эта проблема даже не обсуждалась.

     Жизнь испытывала Тимофея  Сорокина на прочность  долго и всерьез.

     Голодное колхозное  детство. Редкое в ту пору восьмиклассное  образование. К зависти одногодков получил повестку в пограничные войска, где и пригодились его навыки работы на одном-единственном колхозном тракторе. Так и служил на западной границе до самой войны. В одном из боев  его блиндаж был разнесён в щепки прямым попаданием снаряда. Оглохшего и обгоревшего безоружного  сержанта Сорокина повязал совсем  молоденький фриц, наведя на него свой “шмайсер”.  Нет,

никак не мог Тимофей броситься на немца с голыми руками: ему просто очень хотелось  жить. И только.