Спустя месяц была организована поездка офицеров в Нойштеттин. Запомнилась тем, что едва успел выйти из автобуса – подходит поляк и спрашивает: «Цо пан офицер мае до пшедания» (что пан офицер имеет продать)? – Ну,- подумалось, - началась жизнь по расчету. Это был для меня первый урок процедуры «спрос-предложение».

Что касается кадровых реорганизаций, то для нас они начались уже в июне 1945 года, когда командующего армией А.П.Белобородова вместе с несколькими штабными работниками на следующий день после парада Победы направили на Дальний Восток в должности командующего 1-ой Краснознаменной Дальневосточной армией для завершения войны с Японией.

Началась демобилизация солдат старшего возраста и рядовых, имеющих ранения, в некоторых случаях по семейным обстоятельствам.

Я понимал, что о себе вопрос ставить еще рано, хотя уже потеряно четыре года. Потеряно для учебы, спорта, личной жизни. Что касается спорта, то основную и, пожалуй, единственную возможность восстановить свои кондиции в футболе я использовал вполне. В училище СС было приличное футбольное поле, разыгрывалось первенство армии. После ряда тренировок меня зачислили в команду бригады.

Следует упомянуть о том, что при послевоенной реорганизации бригады меня перевели командиром взвода в 219-й учебный инженерно-саперный батальон с учетом моего военного образования. Во взводах этого батальона готовили младших командиров для службы в послевоенной армии.

В дальнейшем (в 1946 году) меня назначили помощником начальника штаба батальона и, пожалуй, главной задачей моей стала разработка описания боевого пути этого батальона, в котором я во время боевых действий не служил. Работа была малоинтересная, но срочная, за выполнением которой пристально следил комбат майор Муратов. Однажды я не смог из-за занятости участвовать в одной игре, пришел к ее окончанию. Меня вдруг заметил страстный болельщик нашей команды комбриг Климентьев, подозвал к себе и спросил, почему не играю. Пришлось сквозь зубы дать понять, что Муратов не поощряет этого увлечения, так как оно мешает работе. У меня оставался единственный выход – не доводить ситуацию до противоречий.

Приближалось время первого за время службы в армии отпуска (с августа 1942 года). Пару раз заикнулся на счет демобилизации – безрезультатно. И начал готовиться к отъезду. Маршрут единственный: Варшава – Москва. На попутном транспорте не решился – велика вероятность где-либо застрять, да и проездные документы были оформлены соответствующим образом.

В Варшаве садился на поезд в восточной ее части, которая называлась Прага. В Москву приехал на Белорусский вокзал. Отпуск( апрель 1946 года) прошел быстро, в поездках между Электросталью и Москвой. В Электростали помимо мамы необходимо было выяснить судьбу той части класса, о которой у меня за годы войны сведений не было или они были недостоверны. Еще до моего призыва мне было известно, что Витя Паньков и Вадим Троицкий погибли еще в 1941 году. В 1943 году уже на фронте я получил письмом от мамы сообщение о гибели Жени Федорченко. После окончания пехотного училища, эшелон, доставивший выпускников на фронт, был подвергнут бомбежке, ранение Жени оказалось смертельным. Так погиб мой лучший друг школьных лет. Мое посещение его родителей в Электростали было волнительным. Я был очень тепло принят, но меня все время не покидало ощущение неловкости: вот я сижу здесь, пью чай, а их любимого сына нет. Валентина Иосифовна, чувствуя это пыталась отвлечь меня от грустных мыслей, я был за это ей благодарен.

Среди погибших был еще Саша Мумин. Из одиннадцати ребят четверо с войны не вернулись. Если этично в этом случае говорить о какой-то статистике, то она, в общем, была благоприятной по сравнению со средними оценками.

В Москву во время отпуска ездил многократно, в основном к Марине Дудоревой. Она ждала меня всю войну, и я должен был оправдать ее ожидания. В 1947 году она заканчивала МЭИ. Мы договорились, что я буду добиваться увольнения в запас. В этом случае, казалось нам, проще было связать свою судьбу. Так казалось…

Пора домой.

Вернулся из отпуска с твердым намерением добиваться увольнения в запас. Тем временем проходила реорганизация 43-ей армии. Часть ее соединений была включена в Северную Группу войск Германии (СГВГ), размещаемую на территории бывшей Восточной Пруссии и Померании, переданных Польше. Командующим СГВГ был назначен маршал К.К. Рокоссовский. 43-я армия была расформирована в октябре 1946 года.

Офицерский состав 197 инженерно-саперного батальона Померания 1946 г.

Что касается решения моего вопроса, то в течение нескольких месяцев с этим обращаться даже не к кому было, пока мое служебное положение не определилось. Мне предложено было занять должность заместителя командира роты в 702 инженерно-саперном батальоне без изменения звания. Решив добиться увольнения, я уже не вдавался в оценку преимущества и недостатков этого назначения. Должность заместителя командира роты не всегда бывает в штатном расписании батальона, но там, где она существует, это более высокая должность, чем командир взвода, и, строго говоря, можно было настаивать на одновременном присвоении очередного воинского звания с учетом солидных наград за боевые действия. Но мне уже это было не к чему. Не будучи по натуре прагматиком, я не сопоставлял все плюсы и минусы возможного увольнения. Одно было ясно, что, оставаясь в армии, я объективно имел шансы на хорошую, если не блестящую военную карьеру, но это к слову.

Территориально наш батальон (928 инженерно-саперный) размещался в городе Бельгард (по-польски Бялогард). Теперь мы жили бок о бок с гражданским польским населением и приходилось привыкать к его традициям, среди которых были необычные. Так, например, весной принято в день (дни) какого-то праздника обливать друг друга холодной водой. Иду однажды по улице и с трудом увертываюсь от ушата воды, вылитого со второго этажа, инстинктивно хватаюсь за кобуру, прежде чем понять, что меня с чем-то поздравили.

Офицеры 928 инженерно-саперного батальона 132 стрелкового полка Бельгард. 1946 г.

Познакомившись с новым комбатом, я сообщил ему о своих намерениях. Он предложил написать рапорт, зная результат заранее. В конце 1946 года мне сообщили, что на СГВГ выделено четыре места для обучения в военно-инженерной академии, которая размещалась в подмосковном Нахабино. Комбат рекомендовал запросить дома учебники для подготовке к вступительным экзаменам, что я, хотя и неохотно сделал, продолжая бомбить начальство рапортами. Очень не хотелось терять еще один год для учебы. Наконец, где-то в феврале-марте 1947 года мне сообщили, что в принципе вопрос решен положительно, а в апреле был подписан соответствующий приказ командующим СГВГ Рокоссовским. В апреле 1947 года я уже снова прибыл на Белорусский вокзал с тяжеленным чемоданом в руках и рюкзаком за спиной.

Меня, естественно, интересовала мотивировка моего увольнения. В документах, с которыми меня ознакомили, эти сведения отсутствовали. Лишь спустя много лет, когда в связи с 55-летием меня снимали с воинского учета, в военном билете была указана мотивировка моего увольнения из армии – статья 43А какого-то руководящего документа. Когда я поинтересовался у военкома, а что это такое, он ответил: «По состоянию здоровья». Я ожидал чего угодно, только не этого, хотя, по большому счету, мне это было уже безразлично. Кто-то ввел в заблуждение Рокоссовского, подсунув ему на подпись липовый приказ, однако, учитывая, что приказы на младший офицерский состав он подписывал, по-видимому, списками, в которых могли фигурировать десятки и сотни человек, искажения могли быть минимальными.

Я допускал, что поводом ходатайствовать о моем увольнении у комбата был следующий эпизод. Во время одной из офицерских вечеринок я вышел на улицу проветриться. Спускаясь по лестнице, упал и повредил себе переносицу. На следующий день не был в состоянии пойти в роту, то есть, на работу. Комбат посетил меня дома и сокрушенно сказал: «От тебя, Чубров, не ожидал». Тогда, например, формулировка «неполное служебное соответствие» казалась правдоподобной.

Любопытным для того времени было участие в проведении первых после войны выборов с Верховный Совет СССР (9 февраля 1946 года). Как молодой коммунист я был членом избирательной комиссии участка, на котором проживала инженерно-саперная бригада. В нашем избирательном округе баллотировался И.В.Сталин. Запомнились результаты выборов на нашем участке: 800 – «за», 2 – «против». Я сам был несколько озадачен таким единодушием, которое как-то не вязалось с бытовой оценкой, но кто-то постарался доказать, что «так надо». До войны мне по возрасту не приходилось принимать участие в выборах, теперь я понял, что истоки нашего традиционного «одобрямс» уже созданы.

Кандидатом в члены ВКП (б) я был принят в июле 1944 года в начале наступления в Белоруссии, а перед переходом границы в районе города Тильзит в декабре 1944 года – членом ВКП(б) (во время войны кандидатский срок составлял 6 месяцев, в мирное время – 1 год). В числе рекомендовавших и в том, и в другом случае был И.И. Шамилев. К моменту приема в ВКП(б) я 5 лет состоял в ВЛКСМ. Практика приема состояла обычно в том, что его приурочивали к заметным событиям, стремясь этим поднять боевой дух, ну и «для галочки» тоже.

Во время службы в Польше частям 43-ей армии приходилось выполнять ряд поручений, вытекающих из взаимоотношений побежденной и победившей сторон в войне. Одной из таких обязанностей была охрана лагерей немецких военнопленных до решения их судьбы. Мне запомнился случай побега из лагеря одного из военнопленных, который после поимки был приговорен к расстрелу. Юридическая сторона исполнения приговора мне не сообщалась, но приказ об исполнении был отдан моему взводу. Подробности этого исполнения опускаю из этических соображений.

Другой случай относится к участию всего батальона в демонтаже и подготовке к отправке в Союз большого немецкого завода типографского оборудования (поставки в счет репараций). С бумагой в Союзе было совсем плохо. Я это знал, поэтому среди подарков Марине в оба моих приезда в Москву бумага занимала почетное место.

В разрушенных и покинутых немцами домах можно было найти много литературы по искусству, но в живописи я разбирался слабо и не смог бы отобрать ценное, но не прошел мимо набора хорошо оформленных цветных фотографий, посвященных Олимпийским играм 1936 года, проходившим в Берлине. Они хранятся до сих пор.

Итак, спустя шесть лет мне предстояло снова найти нишу, обустроить ее в плане учебы, досуга и личной жизни, то есть начинать все с начала.

Конец.

Прислала для публикации дочь автора Алла Казакова.