Моего отца арестовали зимой тридцать седьмого. Он тогда работал сменным инженером на строительстве мет­ро. Навесили ярлык «враг народа», а я соответственно стал сыном репрессированного со всеми вытекающими последствиями. Уже мать позже узнала, что в тридцать девятом году его расстреляли.

 В сороковом я окончил среднюю школу, но меня дол­го не призывали в армию. Все мои сверстники уже дав­но надели военную форму — служить в то время шли с охотой, а я только в декабре получил повестку. Вскоре оказался в строительной части под Выборгом. Моими сослуживцами были студенты и крестьяне, журналисты и рабочие, художники и артисты. Признаться, солдат­ской дружбы у нас не было, была только подозритель­ность друг к другу. Обмундировали нас в старье. Прися­гу не принимали. Распорядок дня как у заключенных. Кормили плохо. Оружия не выдавали. Занимались стро­ительством оборонительных сооружений и расширени­ем аэродрома. Работали от зари до зари. Техника — кир­ка и лопата.

 Тут началась война. Выдали наконец-то оружие. Те­перь нас, как пожарную команду, перебрасывали с одного участка на другой. Кормить стали еще хуже, а работать приходилось больше. От недоедания мы совершенно ис­тощены, а многие даже начали пухнуть. Во время одно­го из переходов я отстал от своей команды — просто не было сил идти. Меня задержали и на следующий день направили в воинскую часть - в пехоту. 19 декабря в первом же бою под Колпином меня ранило в плечо, рана была легкой, но долго не заживала — сказалась ди­строфия.

Первые месяцы войны

После выздоровления был направлен в Ленинградское пехотное училище. После восьми месяцев напряженной учебы — снова на фронт. Под Спас-Деменском, не про­воевав и трех месяцев, опять был ранен — в бедро. Хотя ранение было не из легких, быстро встал на ноги, после чего направили на курсы усовершенствования офицер­ского состава Западного фронта. Надо отдать должное — занятия с нами вели офицеры, обладающие высокой про­фессиональной подготовкой и культурой. Они много мне дали, и на фронте не раз вспоминал их добрым словом. В октябре из резерва фронта направили под Витебск в 134-ю стрелковую дивизию.

В апреле 1944 года под Во­лынью в течение двух суток, не смыкая глаз, сформиро­вал в соответствии со штатным расписанием батальон численностью 800 человек. С ним и отправился на фронт. Нашему батальону первому из дивизии удалось форси­ровать Вислу и захватить плацдарм, названный Пулавским. Бои носили ожесточенный характер. Вот здесь-то на третий день боев при очередной попытке немцев сбро­сить нас с плацдарма мне снова не повезло — грохот взры­ва, и я вырубился. Получил сполна — осколочное ра­нение в грудную клетку, задето плечо, перебита голень. В общем, жив остался по случайности.

Когда стал транспортабельным, меня отправили в гос­питаль. Так оказался в Конотопе. Выхаживали меня дол­го. Здесь же из газет узнал — все командиры рот нашего батальона были удостоены высших наград страны — Ге­роев Советского Союза. Демобилизовался за месяц до Победы.

Дали мне третью группу инвалидности. Хожу с тру­дом, в груди хрипит. Одна нога стала короче на два с половиной сантиметра. Но не сдаюсь. Решил учиться. Успешно сдал экзамены и поступил в Институт меж­дународных отношений. Учился настойчиво. На стар­ших курсах в подлиннике читал классиков английской и французской литературы. В пятидесятом получил «красный» диплом по специальности «референт-переводчик». Искренне признателен директору института, который позволил мне окончить институт.

Теперь органы стали более пристально и детально заниматься «инвентаризацией» родственников по всем направлениям, все чаще стали обращать внимание на то, что я сын «врага народа». На войне на это не об­ращали внимания - там было важно, как ты умеешь воевать. Теперь же для дипломированного специалис­та, награжденного двумя орденами Красной Звезды и орденом Ленина, не оказалось места не только на дип­ломатическом поприще, но и вообще в России — у меня невольно возникало такое ощущение, что я лишний в своей стране, что на меня смотрят как на белую воро­ну. В дни войны я был такой, как все. Волна грозного времени подняла меня на высоту человеческого достоин­ства, а теперь, в мирное время, уже другая волна шмяк­нула в грязь.

Я надеялся, что скоро все прояснится. И действи­тельно, отца реабилитировали, но это произошло зна­чительно позже. А тогда рухнули все мои надежды. Я стал невостребованным, изгоем. Бандит отсидел срок — и снова на воле. А на меня навсегда навесили «бубнового туза». Обложили со всех сторон. Все пра­вовые нормы по отношению ко мне были попраны. Я с ужасом каждый день ощущал свое бессилие, пони­мал, что мне не разорвать оковы, в которые был зак­лючен. Трезвая оценка своих сил и возможностей была неумолима — у меня нет выхода из создавшегося по­ложения. Война безжалостно обезобразила мое тело. Приду на пляж, а на меня как на снежного человека смотрят. Все видят страшные рубцы, но никто не ви­дит ужасных ран в моей душе.

И пришлось мне почти два года сидеть на иждивении у матери, учительницы начальных классов, с ее нищен­ской зарплатой. Это меня угнетало еще больше. И од­нажды по совету одного знакомого я рванул в далекий Киргизстан, то есть решил искать убежище на окраине страны, где, может быть, порядки легче. С тех пор и живу там, в общем-то на чужбине, работаю в медицинском ин­ституте, учу студентов языку. Уже вроде бы и привык, хотя всегда испытываю душевное волнение — боль, ког­да приезжаю на родину.

Источник: Фокин Е.И. Хроника рядового разведчика. Фронтовая разведка в годы Великой Отечественной войны. 1943-1945 гг. - М.: ЗАО Центрполиграф. 2006.