Лейтенанту сетки,  видите ли, носить не  положено,  чемоданчики  да дипломатики только,  понимаешь! - ворчала мать. - Не вздумай замуж за военного. Натаскаешься!

     - Мам,  я же в форме. А сестричке не переломится, ей полезно.

     Юлька, "дюже вредная", самая последняя и любимая сестричка, зыркнув смоляными глазищами, подхватила “неподъемную” авоську со снедью и засеменила к вагону.

     - Ты пиши чаще, сынок, - мать снова закрыла лицо платочком. – Жаль, отца с нами нет, порадовался бы.

     - Хорошо,  ма,  даю слово.  Юль,  смотри, береги ма. Приеду - нашлепаю!

     - Ой,  ой,  ой!  - Юлька скорчила обезьянкой свое симпатичное личико.

     - Эх, я тебе сейчас! Чудовище!

     - Да прекратите же, ну как дети! - не на шутку рассердилась мама.

     Алексей схватил  чемодан  с  авоськой и,  затолкав их в купе, снова выскочил на перрон.  По щекам  мамы  неукротимыми  ручейками текли слезы.  Тоскливо и сумрачно стало на душе - остро чувствовалась горечь разлуки.

     - Ладно,  ма,  ты не болей давай. Держитесь! Обживусь, к себе заберу! Природа там, говорят, бальзамная!

     - Ну, куда уж я,  Лёня?  Вон невеста вторая  подрастает. Тут никуда не денешься,  а застав твоих пока здесь не понастроили.  Служи  лучше хорошо.  Пока я на ногах - в гости с Юлькой подъедем.  Пиши, сыночек!

     - Пиши,  Лёнька! Привет заставе, - пискнула Юлька.

     Вагон дернулся и плавно пошел вдоль перрона,  мимо пестрой  и приунывшей толпы  провожающих.  Широко  раскрытыми глазами Алексей смотрел на свою мать,  за последние годы заметно поседев­шую, пытаясь  запомнить  ее  именно такой - печально-торжественной.  В душе Алексей чувствовал, что его мама была безмерно счастлива за своего сына - лейтенанта, выпускника пограничного училища, отправляющегося в свой первый, по-взрослому настоящий, самостоятельный путь.

     Быстро набирая  ход,  поезд  нес в будущее молодого человека, оставляя на перроне вокзала безмятежное время  первого  лейтенантского отпуска.

     Алексей увозил с собой самое главное и дорогое -  никогда  не  остывающее тепло материнских рук.

     - Ну и встал!  Во, нашел место! - острый угол огромного чемодана ткнулся в спину.

     Алексей оглянулся.  Мощная, не терпящая преград и возражений, "вся из себя",  разноцветная, но с преобладанием фиолетового и канареечного, "особа в крупных размерах" протискивалась в купе.

     - Извините, - сказал Алексей и сел на свое место.

     - Ща, конечно!

     Появилась проводница.

     - Постельки - рупь, билетики быстренько-быстренько! Чаек, горяченький до слез, попозже, хоть залейся!

     Рассовав все  по  кармашкам  матерчатого кляссера,  она также быстро исчезла,  чтобы повторить свою сакраментальную фразу в соседнем купе.

     - Сыночёк,  сыночёк,  - старушка, сидевшая напротив, легонько дернула  Алексея  за рукав.  - Сыночёк,  можот ты местечко-то свое нижне уступишь?  Мне,  ведь,  старой на верёх-то и  не  подняться. - О-хо-хонюшки!

     Странно выговаривая слова,  бабушка смотрела Алексею в глаза.

     - Да, пожалуйста, занимайте. Мне на второй полке еще и лучше будет.

     - Ну и ладно-ть, вот оно и дивья, - обрадовалась бабуся.

     Молодая женщина с девчушкой на руках,  по всей  видимости  из одной  семьи  с  инициативной старушкой,  молчком сидела на нижней полке, уставившись в окно.

      - Кушай вот,  сыночёк! - бабушка принялась шуршать обертками,  раскрывая вареную картошку и соленые  огурцы.  - Кушай!  У нас самих такой же вот служит. Настрогал - и в армию! Вот они нонеча! Кушай,  домашнее-то - не казенное.  Наш-то все о мембеле, али о мебели какой-то пишет...

      - Да о дембеле! - вставила девушка.

      - Ага, во, о нем. Домой, грит, скоро. К ноябрьским поспеет! А ты кушай! - продолжала шефствовать старушка.

      Когда все наелось,  напилось и угомонилось в вагоне,  то было уже поздно. Однако спать не хотелось.

     Алексей вышел  в  тамбур.  За слегка прозрачным стеклом давно немытого окна новостройки сменялись полями и перелесками, пробегали небольшие деревушки.

      Стук колес и литавровое звякание сцепки отдаленно  напоминали бравурный марш училищного оркестра.  Перед глазами поплыли картины шумного выпускного вечера.

      Было весело.  Молодые лейтенанты,  успевшие позволить  себе" грамм по сто”, старались перекричать друг друга. Прощались человек по пять-шесть в охапку. Жаль было расставаться, коллектив за четыре года сплотился до гранитной тверди. Некоторым курсантам из его взвода, в том числе и Алексею, предлагали остаться в родном училище курсовыми офицерами. Куда там! Все считали, что их место только на границе.  Четыре года учебы,  тридцатидневный отпуск и снова  в училище? Нет, только не это!

     Прошла половина суток.  Пересадка  с  чемоданчиком  и авоськой - дело пустяковое.  Новое купе,  новые попутчики с разговорами  каждый  о своем - все это впереди.

     Работяга-дизель, не зная усталости,  тащил за собой вереничку вагонов. Поезд медленно полз по одноколейной железной дороге среди болот и дремучих лесов,  стараясь, все же, вовремя поспеть к очередной станции.  Постоянно приходилось уступать  дорогу тяжеловесным составам с лесом и,  время от времени, проносившимся длиннющим рудовозам.

    Упущенное приходилось нагонять, и вот тогда чувствовалась неукротимая сила стальных мускулов локомотива,  его неуемное желание показать дремлющим пассажирам, на что он все-таки способен.

     Не на  каждой станции выходили люди и не на каждой подсаживались новые.  Однако на удивление дружное,  как  привык  выражаться пограничным языком Алексей,  местное население" с завидным упорством дожидалось встреч с редкими пассажирскими поездами.  Чувствовалось,  что это значительно нечто большое, чем любопытство. Станционный образ жизни, что ли.

     Солнце, похоже,  и  не  думало  садиться за кромку леса.  Оно застряло где-то в верхушках елей.

     В воздухе  ликовало  неистребимое множество бессердечного комарья - сущей напасти для всех изнеженных городских и отпускников, еще не умевших по-настоящему постоять за себя.

     Пестрели старушечьи платочки.  В ведрах и кульках  из  старых газет и ученических тетрадей ярко вспыхивали рубиновые ягоды, вызывая оскомину одним своим видом.

    Ясное дело, что брусника - это всего лишь предлог для появления на станции в столь позднее время.  Всех интересовали только приезжие. Железнодорожная миграция, утвержденная не менее железным графиком движения поездов,  всегда маленькое  событие,  вносящее  какое ни какое  разнообразие  в монотонно-размеренную жизнь этих крошечных поселочков и разъездов.

     Пассажиры изнывали от длительных стоянок,  отчаянно морщились от свежих ягод с "кислинкой".

     Истерзанная до отупения одними и теми же вопросами проводница отчужденно бормотала:

     - Как же вы мне все ...,  родненькие.  Встречного пропустим и тронемся. И года не пройдет!

     Из соседнего,  насквозь  прокуренного купе доносились приглушенные голоса загорелых бородачей. Нежно и проникновенно они выводили про такого же,  очевидно, парня, ушедшего "на разведку в тайгу". Алексей завидовал им.  Смелый, волевой народ. Они-то уж точно знают  -  чего хотят в жизни.  Мысли о прошлом и будущем роились в голове Алексея и не давали ему не только заснуть,  но даже и сомкнуть глаза.

     - Привет, лейт, дай-ка дернуть! - небритый и крайне старомодно-одетый мужчина двумя прокуренными пальцами правой руки  постучал по губам.

     - Извините, не курю я.

     - А чё в тамбуре застрял?

     - Да так, душновато в купе, да и спать неохота. - Алексей оглядел мужчину с ног до головы.

     - Ладно, погранец, не мучайся. Зэк я, так что ли вы нас называете? Домой,  к маман еду! Полный аншлюс, понял! - разоткровенничался собеседник.  - Четырнадцать лет в три приема,  это  тебе  не  изюм косить!

     Глаза небритого засветились в ответ на улыбку Алексея.

     - А почему в наборе? - поинтересовался Алексей.

     - Ну, ты же в кино-то бывал: "Украл, выпил, в тюрьму - романтика!".  Первый раз машинёшку угнал по пьянке. Покатался и бросил.  А кто-то колеса с неё “толкнул”, но впаяли срок мне. Вернулся:  ни денег,  ни  жрать,  ничего.  На  работу ни хрена не берут.  А жить-то надо? Спроворил дельце - снова сел. А через срок уже назло всем повторил, хотя и ходку-то делать уже не хотелось.

    - И что? Снова, что ли “на дело"?

    - Да нет,  надоело. Завязал, паря. Я свое "ворьете" закончил. Так и жизнь пройдет, а из норки в клеточку неохота на солнышко пялиться.  "Бабки" можно делать и без этого, - мужчина ловким движением рук  извлек  из кармана пачку папирос и так же лихо спрятал ее обратно.

    Алексей выразил восторг ловкостью рук.

    Бывший зэк, заметив свою оплошность, попытался оправдаться.

    - Да я, понял, дрянь не курю. Трава эта - полная “Герцеговина - хлор",  одним словом.  А теперь ты мне расскажи,  погранец, куда и зачем? С "нуля" одет, значит, только что из инкубатора?

    - Да,  только что.  Отпуск вот закончился. На заставу теперь еду, границу охранять.

    - Слышь, а на кой ее вообще-то охранять?

    - Как это? - удивился Алексей. - Ведь есть же еще это...

    - Шпионы, что ли? Отты григи? Ха! - съязвил рецидивист.

    - Нет, нарушители всякие. Кто туда, а кто обратно...

    - А я так тебе скажу,  паря! - и без этого угрюмое лицо стало еще больше серьезным.  - Я вор.  Я свои четырнадцать от звонка  до звонка оттянул. А за бугор не дернул. Зачем? Родина - это что мама родная. Она меня то грудью, то баландой, но кормила все же! Я же у родных моих жлобов  и тянул! А на что бы я жил?

     Мужчина призадумался.

     - Не! От дома никуда. Те, кто Родину не любит, за бугор бежит - волки.  Открой,  паря,  границу,  пусть вся эта шушера схлынет к чертовой  бабушке!  Это даже  не воры.  Воры - они испокон веков на Руси, вроде, как и нельзя без них уже. А эти хуже. Продажные шкуры никогда в почете не были! Правильно я говорю, погранец?

    - Вообщем-то да... - Алексей хотел продолжить тему, но ему не дали договорить.

    - Всё! Кранты, паря! Спать! На шконку пора, - бывший зэк резко повернулся и хлопнул за собой дверью тамбура.

     Алексей еще долго стоял,  вспоминая так неожиданно  закончившийся разговор.

     - Колоритная фигура,  - подумал Алексей.  - Мыслит интересно, однако...

     - А я вот тут служил!  Помню вот! - едкая "беломорина" заполнила  собой тамбурное пространство.  Бравый старичок,  отчаянно дымя,  принялся рассказывать самый захватывающий эпизод  из  своей лихой службы в далекое время.

     Алексей невпопад кивал головой,  с трудом различая сквозь сизый дым удалого дедулю.

     - Э,  да ты, видать, сынок, меня и не слушашь! - вставил старичок. – Ну, дак и мешать не буду.

     Дышать стало невмоготу и Алексей  вышел  из  тамбура.  Дедок, вдавивший  в пол тамбура папиросу,  последовал за ним.  Краем глаза Алексей заметил,  как старик уже стал одолевать неустанно  жующего толстяка типа "инженер Карасик".

     Легкий толчок.  Ксилофонно брякнула сцепка. Вслед за долетевшим  через  секунду  гудком  локомотива раздался облегченный вздох пассажиров.

     - Поехали!

     Алексей вновь  смотрел  на припустившиеся трусцой низкорослые  сосенки, на огромный, заманчиво-пушистый ковер клюквенного болота.

     Далеко за лесом продолжало свой бег, уставшее за суточно-долгий путь,  солнце.  Ему,  трудяге, так и не отдохнув где-то там за морями  и горами,  снова подниматься к зениту.

     - Надо считать до трех! - Алексей вспомнил "средство" от бессонницы. - Ну, максимум до полчетвертого!

     Снова небольшая станция. Похожая сценка, будто те же действующие лица встречали состав.  Очертил круг фонарь в руках  дежурной  по  станции,  совсем еще молоденькой веснушчатой девушки.  Красная фуражка сочным подосиновиком сидела на ее ярко-рыжей голове.

     - А  ведь ей можно и без фуражки на перрон выходить,  - улыбнулся Алексей. - Зимой и летом - одним цветом.

     Коротко, баском,  словно боясь разбудить утомившихся пассажиров,  гукнул тепловоз.  Недовольно загомонили очень важные вороньи персоны, по-орлиному горделиво  восседавшие  на  крыше станционной постройки.

     Заметив стоящего у окна Алексея,  девушка браво вскинула руку к козырьку и расхохоталась.

     Позади четыре  года  нелегкой,  но  интересной военной учебы.

    Как получилось, что парнишка из средней полосы России вдруг размечтался стать на охрану границ необъятной Родины.  И учиться еще  ни где-нибудь,  а  в  знойной казахстанской столице (это если учесть, что вокруг его города сотни престижных вузов).

Категория: Мои файлы | Добавил: pravmission