Всем казалось,  что Стаська родился с удочкой в руках. Из совершенно безнадежной,  поганой лужи ему удавалось выловить или обжору-окуня,  или костыша. Ну, а в ночном ему вообще не было равных.

     От зависти заходились даже опытные рыбаки. Иногда их просто сгоняли с берега, пацаны постарше лупили, а то и просто отнимали рыбу.

     Лёньке доставляло огромное удовольствие пройтись по поселку, хотя и со Стаськиной щукой, неся ее на кукане. Однако, копируя Дзокыля во всем, Лёнька и сам вскоре достиг выдающихся результатов. Случалось даже  так,  что вода в кастрюле уже закипала,  а Лёньку еще только начинали уважительно просить:

     - Лёнечка,  парочку щурят для ушички не помешало бы!  Сгоняй! Касатик ты наш!

     - Ладно,  ма,  я щас,  мигом! - Алексей стрелой летел на свое любимое место на реке, где шустрые зеленцы гоняли дружно-трусливую  мелочь.

     Через час семейство, приступая к обеду, нахваливало уху и рыбака.  Лёнька со свекольным румянцем на щеках томился за столом  в роли отца-кормильца.

     - От горшка два вершка,  а поди ж ты, целую ораву накормил! - бабушка  гладила  Лёньку по светленькой головке.  - Вот кому мужик работящий достанется!

     - Мне бы спиннинг,  я бы тогда вам показал! - Лёнька отчаянно взмахнул руками, как бы забрасывая блесну.

     Почти что новый бокал с надписью "Новгород" врезался в стену, обдав горячими брызгами незадачливого спиннингиста и двух сестер.

     Тут же раздался дикий рев перепуганных до смерти девчат,  последовали увесистый подзатыльник и  не заставившая себя долго ждать фраза из той части фольклора, которая использовалась прапрапрадедами для общения с  нечистой  силой.         

     На этом обед и закончился.

     Вода не пугала Лёньку.  Ни горячая,  ни холодная. Ранней весной,  когда еще только начинало пригревать солнце,  когда сосульки радостно перезванивались,  частоколом свисая с крыш, уличная шпана и примкнувшие к ним Дзокыль,  Лёнька и Прок, решались на потрясающий, дикий по нынешним меркам, поступок.

     Отыскивали неглубокую, почти что без льдинок лужу  где-нибудь на окраине поселка, подальше от глаз. “Армянку" бросали больше для протокола. Желающих искупаться было, хоть отбавляй, но шагнуть первым...   Открыть купальный сезон дело престижное и до невозможности страшное.  Отчаянно дымя самокрутками, сплевывая сквозь редкие зубы,  сквернословя и гогоча, беспорточная команда для куража раскачивала за руки и за ноги верещащего лишенца.

     - Не-ет!  Б-б-братцы!  Пустите! Мама!!! - доведенный до ручки будущий пловец норовил укусить державших.

     Когда это ему удавалось,  нарушалось равновесие,  и  ошалевший счастливец шлепался о землю.

     - А-ну!  И-эх...  мать! Йё-у! - по-йерокезски вопя, одуревший от холода и ожидания, смельчак летел в воду.

     Иногда это был и Лёнькин вопль.

     Если же говорить об уличном авторитете,  так он у Лёньки был.

     Пацаны  ценили  его доброту.  Лёнька никогда не выходил на улицу с  одним куском хлеба, не ел втихую вкусненькое, не жалел дать в долг несколько сэкономленных медяков.

     О щедротах его души особо помнила мама Тося, доведенная однажды Лёнькиной выходкой до прединфарктного состояния.

     Как-то по весне Лёнька объявил  своему  первому  классу,  что приглашает всех в гости на "какаву" по случаю дня его рождения.

     Ликованию не было предела!  Ватага в количестве тридцати  голодранцев понеслась на водокачку. Надо сказать, что этот средневековый набег был для семьи весьма некстати. Для юбиляра, в силу отсутствия материальных и денежных средств (дотянуть бы до получки!) готовилось более чем скромное вечернее чаепитие.

     Новая коричневая  вельветовая кепчонка-шестиклинка должна была, по идее мамы Тоси, растрогать ласкового сыночка и завершить на "ура" скромное торжество.

     Появление боевого дозора чествующих разрушило все иллюзии.

     Сопливое, готовое на всё, раскрасневшееся братство чревоугодников столпилось на пороге.

     - Вам чё, огольцы? - робко вопросила бледная мама Тося. Ритка схватилась за подол уже готовая заголосить от страха.

     - Да мы это, того! За уши драли уже! Вот и подарок есть! Аменины - знамо-дело такое! - загомонила толпа.

     - Ма, ты же сама сказала: "Лучшего друга вечерком!" - сияющий Ленька шагнул к маме Тосе.  - А чё один-то? У меня все лучшие!! Да и вечерком мамки их не пустют! Я вот и подумал так.

     - Молодец!  - мама Тося тихонько выдохнула и села на подставленный старшей дочкой табурет.  Она еще раз оглядела толпу дикоросов, норовя уже который раз пересчитать их по головам.

     - Сколько?

     - Все тридцать!  В нашем классе,  ма,  никто всю зиму не болел! - гордо заявил Лёнька.

     Лёнька удивился,  почему это его мама Тося, бабушка Ольга и его сестренки не разделяют с  ними  такого  радостного момента в его жизни. Родился же ведь он в этот день! Всё это он поймет попозже.

     - Девки,  за мной!  - грозно скомандовала мама Тося и, схватив авоськи, вылетела во двор.

     - Бабуля!  Самовар по твоей части.  Ритка, дуй на станцию. По два бублика на едока!  Лёлька со мной в сельмаг!  Полчаса на все! - на ходу командовала мама Тося.

     Детвора, уловив,  что через каких-то тридцать минут они будут набивать себе пузо вкуснятиной, стала заходиться в преддверии пиршества. Тут и началось.

     Прятки, пятнашки,  крики, давка, потасовки и драки на портфелях!  Дай им волю, и бревенчатый дом с одной кирпичной стеной, отделявшей водокачку от кухни,  был бы разнесён по бревнышкам и кирпичикам в считанные минуты. Бабушка, уединившись, молила Всевышнего о ниспослании легкой смерти.

     День рождения удался на славу!

     Набесившись и надувшись вволю газводы и чаю, собратья по перу и промокашкам засобирались восвояси.

     - Спасибо, тё Тось! Натрескались!

     - На здоровье, голубчики мои! - с облегчением произнесла мама Тося. - Заходите в кино!

     - Это мы запросто!

     Чудная дранка  заднего  места  за авантюризм венчала не менее дивный юбилей!

     Самые близкие  Лёнькины содельцы не раз пользовались добротой тети Тоси. Безбилетники запускались в зал на "лежачие" места с началом фильма. "Пластуны" пробирались на сцену и, подперев ручонками немытые моськи, лежа созерцали экранное действо.

    III.

     Совершенно неожиданно  для Лёньки всё семейство Осевых переехало на новое место жительства - в город с потешным названием Окуловка. В меру грязненький, в меру пьяненький.

     Городишко робко  притулился  в  выменной части вечно доимой с незапамятных времен Новгородчины,  бестолково  оседлав  скоростную  железную дорогу между Москвой и творением Петра.

     Наиболее отчаянных  и  полоротых, а также   не желавших   пользоваться единственным  на  всю  Окуловку переходным мостом,  иногда плющило беспощадными товарняками.

     Станцию огораживали.  За  потенциальными "самоубийцами" носились охранники и штрафовали. Это никого не пугало. Под колеса лезли добровольно. Километровый крюк до подвесного моста никто давать не хотел.

     По приезду Лёнька тоже был смят  и  раздавлен  нечеловеческим грохотом беспрерывно  несущихся  составов,  диким ревом маневровых паровозов, ожидавших заспавшуюся стрелочницу.  Стрелка в депо была напротив Лёнькиного дома.

     На своей "родной" станции в Тверской губернии, где всего пару раз в  сутки проходили пассажирские и,  тихо поскрипывая рельсами, шлепали столь же редкие грузовые, Лёнька чувствовал себя хозяином.

     Дядя Вася,  машинист прокопченой "Овечки" - маневрового паровозика,  часто  брал Лёньку с собой до соседней станции и обратно. Лёнька умел  подбрасывать уголек,  шуровать в адовой топке и любил дуть чаёк с чумазыми паровозниками.

     - Дядь Вась,  а чё Вы как негр-то всегда? Не моетесь, чё ли? - Лёнька пытался, послюнявив палец, дотереться до белой кожи.

     - А я, Лёнь, всю жись по принципу:  моются только те, которым чесаться лень! А мне ещё даже и чесаться неохота.

     Домишко, в котором поселились Осевые,  был низенький,  одноэтажный,  с  окнами на рельсы.  Печурку приходилось топить дровами.

    Дрова надо было таскать из сараюхи.  Колонка для забора воды находилась метрах в трехстах от дома. Все остальные удобства были тоже во дворе.

     Но скучать Лёньке не приходилось. Впрочем, как и его соседям.

     Как-то  в  местном  кинотеатре показывали фильм "Подвиги Геракла". Лёньке запомнился эпизод, в котором Геракл “запузыривает"  диск чуть ли не в стратосферу. Лёнька схватил приличный камень размером с солидную грузинскую кепку и закружился в лихом танце  дискобола.  Сорвавшийся булыжник угодил точно в крестовину окна. Рама упала в комнату, до смерти перепугав вязавшую носки ба-бушку Ксению.  “Дискобол” заметался по двору как драный кот по амбару. Суд мамы Тоси был строгим  и правым. Ухо горело три дня.

     Местная шпана отпраздновала приезд Осевых по-своему. Знаменитые Лёнькины бамбуковые удилища навсегда канули в  бездонных  бочках-сараюхах.

     Друзья, как и враги-завистники, появились сразу.

     - Давай со мной водиться!  -  предложил  вдруг  пацан,  модно стриженный, но по всему видать, середнячок.

     - А давай,  - согласился Лёнька. - Меня Алексеем зовут. Я тут еще никого не знаю.

     - А я Лёвка,  Лев,  то есть!  - сказал пацан. - А ту морду видишь?  Ты с ним не водись.  Он, может, твои удочки и спёр! Кась такая!

     Мордастый, угреватый парнишка по прозвищу "Хорь",  которое он  в действительности неоднократно оправдывал, пробирался между сараями и забором.

*     *     *

     В пятый  класс пошли вместе.  Вместе и уселись за одну парту. Лёвка лихо играл на кларнете, но был дремучим двоечником. В шестом классе появился новый сопартник.  Вовка Беленький увлек Лёньку игрой на гитаре и широкими взглядами на жизнь. Вскоре к ним примкнул еще один “бурсак” - совершенно безвольный оболдуй,  сыгравший в последствии роковую роль в Лёнькиной судьбе.  Санька Добрин - обладатель самой придурошной в школе клички - “лейтенант итальянской армии генерал Дибриникки".  Откуда она взялась?  Никто толком и  не знал.

    Трое последних учились нормально и примерно одинаково.  Вовка обожал английский,  Санька - химию (явление явно ненормальное),  а Алексей - немецкий и биологию.  На остальное просто не было времени. Хотя, как сказать.

     Как-то утром после  первого  урока  в  класс  вошел  директор школы Тин-Тиныч и, глядя поверх изумительных роговых очков, наисладчайше повелел любить и жаловать новую "классную даму".  Пожилая  краснощекая женщина в зеленой кофте (Дора, Дора-помидора), даже не улыбнувшись, взяла с места в карьер.

     - Ну что? Человек без математики - ноль! - в голосе явно звенела начальственно-металлическая струночка самолюбования. - Вы уже не дети.  Через пару лет выпускные экзамены. Математика - это ваше будущее!

     Лицо дамы в зеленом зарделось от счастья.

     - Всё, что касаемо математики, буду вести я!

     - Хо-х!! - вырвалось что-то наподобие стона.

     - И нечего вздыхать!  Я вас подтяну!  И еще я люблю художественную самодеятельность!

     Глаза будущих солистов продолжали увеличиваться в размерах.

     Петь Лёнька не отказывался,  мало ли что, голоса нет. Не беда. Хор - он на то и есть хор. Сачкануть можно. Серега-горлан вытянет за троих.

     Но произошло событие, чуть было не поставившее точку на биографии ученика Алексея Осевого.  Как-то Надежду Александровну охватило новое желание.  Ей было недостаточно первого места подопечных на школьных смотрах. Ее мучила сверкающая вершина районного Парнаса!

     - И так, дети! Сегодня начинаем репетицию к Октябрьскому смотру!  Побеждать нам - не привыкать. Но в этот раз надо победить "бэшников"  с  еще большим отрывом!  - энергичные руки Доры отмерили в воздухе дистанцию максимального отрыва от  наступающего  на  пятки  класса "б".  - Я предлагаю вам новое,  э,  как его там, секретное оружие!

     Палец Надесанны устремился ввысь.

     - Противника можно победить только танцами.  Да-да!  Хор  уже себя  изжил!  Танцы народов ЭС-ЭС-ЭС-ЭР!  - раскрасневшийся оратор, похоже, входил в раж.

     - Хорошо,  что не народов мира. - Вовка сподобился на замечание. - Я бы папуасский отчебучил!

     - А Вы,  Вова! Вы лично будете, э, чебучить с Машей Кондацкой молдавский танец!

     Весь класс был разбит на пары, благо союзных республик в СССР было предостаточно.

     Лёньке опять не повезло.  Для исполнения какого-то очень кавказского танца ему досталась явно не пригодная для такого дела Валенька Павлова,  редкостная тихоня. Да и это бы ничего. Но ведь на её голове безобразным жгутом  лежала  толстенная,  настоящая  коса цвета спелого льна. Стыдоба-то какая!

     Железнодорожный “горец” был упрям.

     - С Валькой танцевать не буду! Чё позориться-то. Там у них на Кавказе все черные такие. А она? Сивая какая-то.

     Белобрысая однокашница некавказской наружности тихо всхлипнула и скуксилась в беленький платочек.

     - Будете,  Алексей!  - сквозь зубы сказала Дора,  багровея до помидорного состояния.

     - Не-а! - и Лёнька фривольно отчалил с репетиции.

     Однако класс занял первое место на районном смотре к непонятой  учениками var container = document.getElementById('nativeroll_video_cont'); if (container) { var parent = container.parentElement; if (parent) { const wrapper = document.createElement('div'); wrapper.classList.add('js-teasers-wrapper'); parent.insertBefore(wrapper, container.nextSibling); } }