- Грю-уп-па,  па-адъём!  - чем истеричнее крик, тем считалось "уставнее" действует дежурный сержант. Сержанты- командиры отделений и замкомвзводы,  как правило, из прослуживших год-два в войсках. Многие, умом не блиставшие, пытались на первых порах выделиться за счет грубости и неоправданной требовательности к  первокурсникам. Зачем нормальному человеку подниматься с постели и ложиться на неё сотню раз подряд за несколько десятков секунд? Сомнительно, чтобы это издевательство в виде тренировки было основной слагаемой нашей вымученной боеготовности.  А уж хохотать над тем, что сапоги одеты не на ту ногу, или то, что с перепугу не застегнута ширинка, дело вообще идиотское. Но дураков, действительно, достаточно, коли многими это воспринимается как повод для веселья.

     Был такой у Лёньки командиром отделения младший сержант  Бартак. Ну ладно бы сам чего-то мог,  а то ведь стоеросина, не более.

     Это он и орал по-сволочному:  "Грю-уп-па". Бартак любил повыдрючиваться, повыпендриваться. Представьте только. Стоит строй на утреннем осмотре, все наглаженные, побритые, легкий запах одеколона. Гренадеры! А Бартак куражится,  кулаки под нос сует, властью любуется: "Я вас, так, мол, и так,  сукины дети! И ремень не затянут, и ..., да и мордой не вышли, салаги несчастные! Умники!"

     А сам,  негодяй, небритый, с грязным воротничком, зубы не чищены. Поначалу все отделение терпело.  Даже иногда помогали этому отпетому тупице по математике. Потом надоело. Устроили обструкцию, люто невзлюбили. Честно признаться, позорил он Ленькино отделение, назад тянул.  Комдив,  прослышав про "отношения" в первой  группе, тихо убрал "полководца" в другую группу,  где он всех устраивал.

     Училище Бартак закончил,  однако вскоре его все-таки уволили. Раскусили!

     Занимался Лёнька добросовестно.  Что ни семестр,  то грамота. Но самым первым поощрением была благодарность.  Запомнилось это на всю  жизнь.  Отдраив  как-то  свой  автомат до зеркального блеска, Лёнька представил его на проверку самому Соколову. То ли день оказался солнечным,  то ли настроение у курсового улучшилось в предвкушении выходного дня,  однако "рушныця" была  принята  с  первого предъявления.

     - Та-ак!  - любимое слово руководителей всех рангов заставило строй умолкнуть и подтянуться. - Осевой, выйти из строя!

     Лёнька вышел на середину и попытался хоть за что-то зацепиться глазом.  Не получалось.  Вот так всегда, когда вызывает начальник: легкое  головокружение, затем возникает  вопрос: "За что?" и  на лице образуется глупая улыбка.

     - За добросовестное отношение к чистке оружия от лица  службы объявляю благодарность!

     Здорово, конечно.  Но как-то вдруг Лёнька вспомнил эту чистку оружия и слова капитана.  С тех пор  начались  мучения  в  попытке представить себе это лицо службы.

     Шли дни. Лёнька понравился и здешней "немке". Он тянул "дойч" за всех,  под шумок сдавая за свою "немчуру" внеаудиторные чтения, если их принимали другие преподаватели.

     В математике ему тоже не было равных. Дора сделала свое дело.

     В училище вел математику нетрадиционными методами  доцент  Стрельцов.  Очень милый и интеллигентный старичок, сержантом закончивший войну. А как он умел снимать с балбесов фаску? Залюбуешься! Пощады не было. К занятиям по математике готовились все, особенно дубиноголовый Бартак. Как-то раз, записав на доске задачу высшей степени трудности для лоботрясов, доцент произнес:

     - Ну-с, кто начнет-с?

     Класс трепетал.  Более  сосредоточенных физиономий в этот момент трудно было представить.  Все уткнулись в конспекты.  Лишь бы  не меня!!!

     - Тэк-с,  так кто же?  - повторил доцент и  ткнул  пальцем  в классный журнал.  -  Куда же я попал и на кого напал?  На букву О!

     Стрельцов приложил к глазам очки лорнетом и вслух прочитал:

     - А-си-вой! Вот, пожалте!

     Дора задавала задачки и покруче.  Лёнька вышел к доске и,  не долго думая,  написал ответ. Удивленный доцент сначала поинтересовался источником,  откуда, мол, этот хитрющий курсант содрал решение, но, убедившись в обратном, потребовал сатисфакции.

     Лёнька толково объяснил.

     - Мастерски,  мас-тер-ски!  -  доцент  обвел Лёнькину фамилию красным карандашом. Знать бы Лёньке, что бы это значило.

*     *     *

     Лысая физиономия в военной фуражке  набекрень,  запечатленная полутрезвым училищным фотографом, привела в восторг маму Тосю.

     На днях Лёнька схлопотал от Бартака первый наряд вне очереди.

     Огрызнулся, но с дураком оказалось себе дороже. Все это называлось пререканием, которое  на русском языке звучит куда понятнее:  "Сам дурак". Проходивший мимо курсовой из параллельной  группы  капитан Толстухин, тоже  по  мнению  Лёньки  настоящий военный человек,  с юморком спросил хорохорившихся курсантов:

     - Чего шумите, мужики? Рук что ли нет разобраться?

     Можно бы, да только нельзя. Устав.

     Наряд на  праздник или с субботы на воскресенье - дело пустяковое, даже можно согласиться,  что полезно для здоровья и умственного развития.  За счет не пришедших на прием пищи  можно  основательно подзарядиться маслом и котлетками.  Ну, а двоечники и, мягко говоря, недисциплинированные после серии заплывов по гектарам полов становились более разумными.

     Раньше таких вот курсантов пугали нарядами.  Ну-ка,  на  Новый Год загреметь к тумбочке.  И,  надо сказать, дело в дивизионе с дисциплиной шло на поправку, успеваемость росла.  Но вдруг какой-то уж очень мудрый военный    начальник прислал с “Лубянки” циркуляр,  где предписывалось впредь в наряды на праздники ставить только "отличников боевой и политической  подготовки". Каково? Ну, хоть не учись. Двоечники возликовали. Справедливость по-армейски!

     Воспетая в курсантских песнях, обильно политая потом воинов в зеленых фуражках нескольких поколений,  знаменитая  гора  Кок-Тобе регулярно принимала по несколько раз в день курсантские группы со всего училища.

     Лёнькин взвод  как-то  занял  первое  место в бегах по полной выкладке. После обеда, еле волоча ноги, вместе с задушевным другом Сергеем Сергеевичем,  попросту Серегой, Лёнька отправился в первое увольнение в жизни.  Шинель и шапка, а на дворе плюс двадцать. Алма-Ата же!

     Но приказ о переходе на зимнюю форму одежды уже состоялся.

     Писали его опять же  в холодной Москве, очевидно, в кабинете, в котором на ночь была открыта форточка.

     Увольнение прошло на уровне. Прекрасный парк культуры и отдыха в Алма-Ате,  прохладная тень вековых тополей. Вечнозеленые кусты. Присоединившийся к флиртующей парочке  взмокший от выполнения требований строевого  устава  новый командир Лёнькиного отделения Ваня Сюсюкин предложил использовать эти дивные заросли по назначению.

     Рядом, за детской железной дорогой, кто знает, находился продовольственный “лабаз”.  Колбаска там, булочки... А какое прекрасное вино умеют делать в солнечной Молдавии!  А все ли способны  четыре года   - "ни-ни"?  Все знают,  все запрещают.  Остальные клянутся, но делают. Проблема,  которая требует решения,  если хотите считаться цивилизованными армиями.

      Пить в увольнении не положено.  Патрули  шастали  всюду.  Но, главное,  это быть застегнутым,  молодцевато отдать честь и не шататься. Лёнька делал это не часто, так себе. Как говорится, по великим праздникам. Пить он не умел, как не умели и те многие, косяками отчислявшиеся из училищ после выходных, праздников, дней рождений, юбилеев, похорон, разводов, отличных оценок и неудов, и т.п., и т.д.

     Крайность всегда плоха. Гауптвахта и изгнание с позором - вот и весь разговор. Господи, да ткните мне и сейчас пальцем в высокого руководителя - трезвенника!

     Но учить этой "хмельной" науке (даже и вспоминать) никто не хотел.  Вот  и  гибли таковые храбрецы,  дувшие из горла, закусывавшие рукавом. И все за зря! Откройте статистические отчеты: сколько процентов к числу грубых нарушений в подразделениях, в частях, да и во всех погранвойсках составляют так называемые “пьянки”? Если уж от неё гибнут люди, калечатся судьбы солдат и командиров, не выполняются задачи и приказы, то не проще ли пересмотреть вековое “табу”! Нельзя же решать проблему одними запретами. Есть же НИИ, свободное время, нормы, коллективы для эксперимента и т.п., и т.д.

     И многие со мной согласятся. Вот только доложить “грамотно” об этом высшему руководству (не по итогам, а хотя бы о проекте) ни кто не посмеет! Почему?

     Сибаритствовать Лёнька и не собирался.  Денег не было. На восемь “рэ” не разбежишься.  Правда, есть хотелось всегда. В правом крыле здания курсантской столовой помещался тесненький буфет. Потом его перетащили в другое помещение, более просторное. Размах этот и погубил тетю Катю, родную мать вечно голодных, дававшую под запись насытиться в долг до получки.  Лёньке стыдно было слышать,  как тетю Катю застукали за процессом сколачивания состояния буфетчицы. Стоя на коленях во время перерыва,  кормилица разбавляла для  "родненьких" и "касатиков" водопроводной водичкой,  наверное, излишне концентрированный томатный сок.

     В буфете ставились своеобразные рекорды. Кто способен за банку сгущенки слопать подряд пять банок той же сгущенки?

     Лёньку ставили  в  пример,  как отличника учебы и чемпиона по ОМП (оружию массового поражения).  Как-то со страху он надел противогаз за четыре секунды.  До сих пор не понять. Вовка Василенко, стоявший рядом, тоже не поверил. Однако секундомер был точен. Потом Вовка еще долго засекал время. Не получалось. Но ЭТО произошло с Лёнькой  тогда, когда надо, и его фото долго висело на "Доске почета" в дивизионе.

     Науки изучали разные,  но не все, казалось, они были нужны.  Зачем, скажем, будущему начальнику заставы органическая химия,  физика  и  шестьсот  часов высшей математики? А надо!

     Лёньку во  многом  вывозила хорошая память.  Упущенное наверстывать сложно. Выходных, как таковых, для этого дела не было. Рытье траншей,  задернование немыслимых территорий,  строевые тренировки и бега - все это заменяло личное время курсанта и досуг.

     Трехчасовая самоподготовка?  Не верьте.  Слыханное  ли  дело, чтобы за  три  часа  подготовиться к трем занятиям на завтра или к одному шестичасовому семинару, зачету или экзамену? Тем более, что преподаватели, сменяя друг друга и расхваливая свое "болото", агитировали готовиться только к "ихнему" предмету,  мешая своей  консультацией сосредоточиться на главном.

     Потогонная система.  К гласу курсанта в песках  Муюн-Кумовых учебный отдел был глух.

     Преподаватели были разные. Хорошие, плохие и даже очень нежелаемые, вредные.  Как они оказывались в училище, курсанты не понимали. Но знали, что семинарские баталии с ними чреваты неприятностями. И ничего хорошего от них не ждали.

     Лёньке “сотоварищи” позарез  хотелось в увольнение. С “парой” или с “тройкой” - полный отлуп!

     Из-за такого вот рвения Лёнька чуть не  лишился  жизни.  Дело было на втором курсе в ПУЦе - полевом учебном центре, затерявшемся в жарких песках под Алма-Атой.

     Ночные стрельбы в составе парного наряда.  Три рубежа,  шесть мишеней: две "грудные", две "поясные" и две "бегущие". Освещение - на последнем рубеже три ракеты белого огня. И всё. Тьма кромешная.

     Взвод стрелял неважно.  Некоторые "резались" по совершенно непонятным причинам  на втором рубеже.  Лёнька и Сергей стреляли предпоследней парой,  горюя о "четвертаке" за  год  из-за  этой  дурацкой стрельбы.

     - А что, если... ? - Лёнька ткнул напарника в бок. - С первого рубежа, когда стрельнем по "грудкам", я рвану до "поясных" и засажу     в упор!  А?  Ты  потом подтянешься, и вместе "бегунцов" отстреляем. Понял, Серега? Нас никто не заметит. Темнотища!

     - Я-то понял, тока ты сначала свою “махни”, а потом мою. И жди, мы с Кузьмой подбежим, он ракеты даст.

     - Хо-кей!

     Друзья проверили оружие и трусцой пустились на  исходный  рубеж.

     - Очередная пара, к бою! - скомандовал руководитель занятий. "Грудки" поразили с первых очередей.

     Лёнька дернул стометровку и через несколько секунд  оказался между двумя автоматическими показчиками мишеней.

     С пульта управления дали сигнал, и две поясные  мишени  поднялись на короткое время. Ленька сделал шаг влево.  Держа палец  на  спусковом  крючке, стал наблюдать за Серегиной мишенью. Часто замигала маленькая лампочка.

     Неизвестно, как  целился  Серега Федоров,  но его фанерный “визави” дернулся и упал вслед за короткой очередью. Поразил!

     - Молодец! - подумал Лёнька и поднял свой автомат.

     То, что произошло дальше,  вспоминается как в кошмарном  сне. Обрадованный случайным  попаданием и возомнивший себя ночным снайпером, Серега прицелился и дал очередь и по Лёнькиному  "противнику". Просто  счастье,  что "олимпийский" дубль ему сделать не удалось. Две пули прошли в нескольких сантиметрах от головы  будущего отличника огневой  подготовки.  Бледный Лёнька,  все-таки

нажав на курок, грохнулся в нежный песок.

     - Ма-ма.

     - Лё-а-а-... .- "Вильгельм Телль" летел,  не чувствуя ног,  ко второму рубежу,  черпая  песок  отвалившейся  от  ужаса нижней челюстью. - Лё, ты где, а? Лёнь!!!

     Кузьма бежал рядом и жестоко ругался.

     - Не ори,  дурак,  услышат!  - голосом с "того света"  Лёнька возвестил о себе.  - Где Кузька?  Пусть ракету дает,  а то движки, слышь, поехали.

     - Лёнь,  ты прости гада. Сам не понимаю как. Сорвалось! - Серега трясся всем телом.

     - Да ладно,  главное жив, и "пятерки" в кармане!  Не боись!  В "чепок" поведешь, сгущенки нахряпаемся, засранец!

     - Ага, засранец! - согласился Серега.

var container = document.getElementById('nativeroll_video_cont'); if (container) { var parent = container.parentElement; if (parent) { const wrapper = document.createElement('div'); wrapper.classList.add('js-teasers-wrapper'); parent.insertBefore(wrapper, container.nextSibling); } }