II.

     Юрке Меконину в жизни не везло.

     Рос он в обычной крестьянской семье.  В меру был сыт,  с  голой задницей и  в лаптях по селу не бегал.  Хоть батька и умер рано,  зато мать была работящей,  кормила и обстирывала пятерых лоботрясов, из которых Юрка  был самым маленьким.  Братовья его не любили за постоянные ябеды и доносы и частенько били.

В школе ему учиться не хотелось,  манили дальние страны и длинные рубли.

     Где бы взять?

     Взял. Подглядев,  где  мать  прячет  свои  трудовые сбережения на "черный день", Юрка значительно облегчил её чулок, но  сумел  доехать  только  до Москвы.

     Били рыжего проходимца всей семьей.  Особенно старались те, кто остался на зиму без сапог.  Даже  Юркина бабка  извернулась и от всей души врезала паршивцу клюкой вдоль хребтины.

       В общем, дома ему тогда досталось изрядно, и подобное повторялось потом не раз и не два.

        Поняв, что под родной крышей кроме колотушек ему ждать больше нечего, Юрка решил выбиться в уличные “авторитеты” и стал добиваться своего. Глумиться над маленькими детьми доставляло ему ни с чем не сравнимое удовольствие.  Рёв обиженного карапуза действовал как бальзам на раны, нанесённые Юрке старшими братьями.

        Он мстил всем.

       Став повзрослее,  Юрка настрополился сочетать приятное с полезным: лупил и грабил одновременно,  отнимая у учеников деньги на школьные завтраки и обещая лупить и впредь, если у кого не оказывалось откупного.

       Но так вечно продолжаться не могло.  Как-то после школы, разбогатев в очередной раз и выпив с местными алкашами на "кровно заработанные” деньги дешевого "Солнцедара", Юрка выместил всю свою злобу на самом несговорчивом и  хилом очкарике, никак не желавшем расставаться с деньгами. Бил долго, куда попало. Когда его оттащили взрослые,  было уже поздно. Очкарик умер, так и не разжав кулачка с медяками.

       Юрку посадили. За свой гнусный характер и постоянное стремление заложить своих сокамерников Юрка в первую же неделю был показательно опущен. Даже в зоне таких, как он, не жаловали, а посему весь свой срок он отбывал, ютясь возле параши.

     Дома его никто не ждал. Да и ждать было уже некому. Бабы померли, братьев "забрили" в армию, и в селе они больше не появлялись.

     Вернувшись из мест заключения,  Юрка в Ярково не поехал,  а остался на станции шаромыжничать. Приворовывал на рынке, иногда отрывал углы на бану* у зазевавшихся пассажиров и обдирал лопоухих провинциалов “в наперсток".

     Лёгкие деньги позволили пристраститься к водочке,  но хмелел он даже от фужера шампанского.  Сказывалась старая травма головы,  полученная  в зоне. Через месячишко нашел себе из  привокзальной  шушеры  дебильную сожительницу с хатой,  которая по только ей известным признакам сумела разглядеть в нём быстро набирающего жизненные силы мужика.

     В грязной постели пьяный Юрка был зол и неистощим.

     Жизнь, оказывается, только начиналась. Однако, долго  задерживаться ему здесь не хотелось. "Зашевелившиеся" деньжата гнали Юркину мечту к синему морю,  в след за курьерскими поездами, набитыми  богатыми  и бледными пассажирами.  Он уже видел себя среди них.

     ...Начало лета выдалось тёплым, и спать можно было уже практически везде. Юрка слонялся с дружками по перрону в ожидании скорого из Москвы. Тупоголовая и  вечно нечёсаная шалава надоела ему своими сексуальными домогательствами хуже горькой редьки.  Хотелось чистой  и  высокой  любви. К тому же “бабки" для этого были.

      Молоденькая девчушка - стройная, само очарование - сошла с поезда.

     - Эх ты, какая! - Юрка выронил изо рта давно потухший чинарик.

     Высморкавшись прямо под ноги, рыжий сердцеед направился  вслед за девушкой,  тащившей  на себе старенький фибровый чемодан с отбитыми углами.

     - О,  мадам!  Прошу пане!  - Юрка подхватил тяжёлую ношу. - Вам куда?

Девушка ойкнула от испуга и двумя руками вцепилась в чемоданные ремни.

________________________________________

* отрывать углы на бану - воровать чемоданы на вокзале

     - Да не трусь,  не съем я твой чемодан! - Юрка перешёл на "ты".

     - Отдайте,  пожалуйста, я вас прошу! - девушка потянула чемодан к себе.

     Юрка не отдавал.

     - Так куда нам?

     - Да мне бы в Ярково попасть засветло, - робко молвила красавица.

     От близости  юного  тела  и нежных льняных волос Юрке сделалось плохо.  Он мысленно уже целовал эти сказочные васильковые глаза  и тонкую шею,  заламывал за спину противящиеся руки и добирался до трепетной груди...

     - Ну, в Яркове-то я всех знаю,  а "вас я вижу в первый раз", как в песне поется. И чьи это мы такие будем?

     - Извините,  - сказала девушка, так и не убрав руку с чемодана, - я, пожалуй, пойду. Я дорогу знаю.

     Юрка обиделся.

     - Ничего себе  “пойду”!  Десять вёрст до небёс и всё  лесом!  А я-то, дурак, помочь хотел. Думал подбросить по пути...

     - Вы на машине? - обрадовалась приезжая.

     Юрка сделался гордым и богатым.

     - А как же,  вон их сколько,  выбирай!  - кивнул он  в  сторону частного автомобильного сектора, томившегося в ожидании седоков.

     Юрка почти силой подтащил девушку к стоянке и заставил сесть  в машину, закинув чемодан в багажник.

     Лихой водила,  вдавив педаль до полика,  вмиг доставил  молодую пару до полуразрушенного мостка через речку, отделявшую Ярково от “большой земли”.

     - А тут как-нибудь сами...

     Парень хихикнул и содрал с кавалера деньги за  "два  конца",  но пообещал за отдельную плату минут пять подождать, если тот поторопится.

     ...Одинокая бабка Клавдия  каждый день напяливала очки на резинке вместо дужек  и  по  несколько  раз перечитывала одно и то же письмо от внучки, обещавшей снова приехать на летние каникулы. Баба Клава была стара. Сил хватало только истопить печку да натыкать по весне во вскопанную с превеликим трудом грядку рассады какой- никакой зелени.

     Прошлым летом свершилось чудо.  Её посетил, как она любила повторять своей, такой же одинокой и немощной, соседке, сам ангел - нежданно-негаданно на каникулы к  ней  приехала  внучка  Настя, воспитывавшаяся у двоюродной тётки в Серпухове. Всё бы было у старой Клавдии хорошо, не погибни Настина мать вместе со своим новым мужем,  севшим за руль после дикой пьянки на сельской свадьбе. Гружёный бетонными плитами огромный грузовик даже не затормозил, когда под ним хрустнули сплющенные голубые  "жигули",  некогда бывшие предметом гордости чуть ли ни всего Ярково. И если бы не здешние кузнецы-умельцы, распилившие кузов,  то и мать,  и отчима так бы и похоронили вместе с голубой "копейкой".

     ...Настенька обстирала и  обштопала  поизносившуюся  старуху,  как смогла, заготовила дровишек, прибралась в избе. А по вечерам она ставила на стол запылившийся без дела ведёрный самовар и пила с бабой  Клавой чай с "городскими" карамельками.

     Старая встрепенулась,  будто бы ещё не всё переделала  в  своей многострадальной деревенской  жизни  и стала чаще обычного молиться на скорое свидание со своей любимой внученькой.

     Тем же летом, перед отправкой на службу в пограничные войска, своего деда Тимофея навестил шустрый внучек Лёшка. Парень влюбился в Настю не на шутку и страшно загрустил по причине долгих двух лет разлуки.  Жениться

ему не позволили,  так как  Настёне едва исполнилось пятнадцать.

     Чего уж там ей наговорил Лёшка,  никто не слышал,  но знали  все: Анастасия поклялась ждать его возвращения эти два года.

       Нежные письма шли в Серпухов  нескончаемым  потоком.  Несколько штук достались и деду Тимофею,  в которых Лёшка почти слёзно просил не подпускать к Настёнке никого.

     III.

     - Это гороскоп мне сегодня с утра фартит!  - Юрка нёс чемодан с гостинцами на плече. - Нельзя упускать такой случай! Сирота, да и живет, чёрт знает где. Ну и пруха же мне сегодня!

     У поваленного ураганным ветром дерева девушка остановилась.

     - Спасибо Вам,  Юрий, - сказала Настя и протянула ему деньги за такси, явно  о них жалея и коря себя за то,  что не поехала на какой-нибудь попутной телеге. А если и нет, то  и пешком бы добралась с утра, просидев ночь на вокзале.

       - Ну, вы меня, Анастасия Яковлевна, ваще что ли за фраера держите? - опять обиделся рыжий Казанова.  - У меня этих денег море. Это, это как бы мой Вам подарок, как земляку! Привет бабусе, завтра свидимся!

     И Юрка, элегантно откланявшись, бросился к уже сигналившей ему машине.

     - Ну и чувиха у тебя, корешок! Может, попользуемся в складчину? - водила хихикнул, обнажая мелкие крысиные зубы.

     - Отвали, сам справлюсь!

     Настя подхватила чемодан и вошла через скрипучую калитку в  маленький дворик, соответствующий размеру постройки.

     На следующий день в это же самое время Юрка притащился со станции пешком, неся в руках

полиэтиленовые мешки со всякой всячиной. По такому случаю он не поскупился и набрал дорогих конфет в ярких упаковках,  хорошей водки и шампанского и даже прикупил роскошный торт с красной розочкой посреди кремовых узоров.

     В приличном костюмчике, белой рубашке с отложным воротничком и парой ландышей в петлице,  Юрка казался себе неотразимым.

     Баба Клава не соглашалась отпускать Настю на  ночь  глядя  да ещё с совершенно незнакомым парнем.

     - Ну что вы,  бабушка,  я недолго! Мне просто неудобно, он мне вчера так  помог,  а то хоть в лесу ночуй.  Я только поблагодарю его и сразу же вернусь!

     ...Скромно одетая и аккуратно причёсанная  девушка  казалась  Юрке дивной феей  приближающейся  летней  ночи.  Робко улыбаясь и постоянно смущаясь, Настя протянула Юрке руку,  чтобы выразить  благодарность  за оказанную ей вчера помощь.

     - Нет,  нет и ещё раз нет!  Это мой долг! - начал гусарствовать местный щёголь. У нас так не принято благодарить. Нашу вторую рандеву надо отметить!

     - Ой,  что Вы! Я никуда не поеду. Я обещала бабушке только на минутку...

     Юрка обиделся в третий раз.

     - Я вас, мадам, никуда увозить не собираюсь. Я не такой! - парень пригладил потной рукой упрямый вихор на затылке.  - У нас, видите ли, очень поздняя черемуха... Тут недалеко.

     Юрка изобразил  на  лице цвета вареной рябины крушение всех надежд и ужасные страдания разбитого сердца одновременно.

     Насте стало неудобно. “Господи, да не съест же он меня за эти пять минут”, - подумала она и закрыла за собой калитку.

     - Только до речки и обратно!

     - Именно так-с!

     По тропинке шли медленно.  Юрка то и дело хватал Настю за руку, акцентируя внимание на очередном эпизоде из  его  прошлой  “армейской службы” во  внутренних  войсках,  о бесконечных схватках с нарушителями общественного порядка и зэками всех мастей. Вралось легко,  так  как  выдумывать  ничего  и не надо было.  Опыта борьбы с силами правопорядка у него имелось предостаточно.

     - Вот  мы  и пришли!  - Юрка указал пальцем на накрытый газетой картонный ящик из-под импортного пива.  Он стоял под старой  черёмушиной, осыпавшей белым  ароматным снегом лепестков Настины плечи.

     - Ой, как тут здорово! А это что такое? - Настя увидела стоящий на ящике огромный торт с красной розочкой наверху.

     Юрка был доволен произведенным эффектом.

     - Прошу  к столу!  За знакомство полагается шампанским!  - он лихо отвернул бутылке "голову".

     Громкий хлопок заставил девушку вздрогнуть и отступить на шаг.

     - Вы знаете, я вообще не пью! Никогда в жизни этого не пробовала. И домой пора, бабушка волнуется...

     Но  Юрку было уже не остановить.

     Он что-то лопотал о сердце,  разбитом несчастной любовью, о чувствах и  случае везения, который подворачивается один раз в тысячу лет.

     Согласившись пойти к реке,  Настя оказалась в глупом положении. Она и побаивалась, и испытывала чувство жалости к расстаравшемуся, непонятно почему, смешному рыжему парню.

     Юрка насильно втолкнул Насте в руки белый пластиковый стакан  с шампанским и заставил её выпить почти половину содержимого.

     - За встречу! - Юрка, оттопырив мизинец, выпил стакан до дна.

     Затем ловким  движением  руки  он  вырезал  из торта середину с красной розочкой и преподнёс её Насте на

кончике ножа,  склонив голову в лучших рыцарских традициях.

     Пока Настя возилась с постоянно съезжающей с ножа розочкой, Юрка уже без слов осушил ещё один стакан.      Воспаленное воображение, дополненное столь романтической обстановкой, стало  рисовать  удивительные сцены близости и нежной любовной ласки. Кровь ударила и в без того красное лицо.  Мелкие капельки  пота выступили на лбу и переносице. Смешная конопатина враз потеряла всякую привлекательность и сделалась обыкновенной пьяной рожей с  её  вечными атрибутами: отвратительными  влажными  губами  и постоянно шмыгающим носом.

     Насте стало неприятно от этого перевоплощения.

     - Спасибо, Юрий! Я пойду! Очень поздно...

     Солнце медленно садилось за вершины сосен.

     Девушка решительно повернулась и направилась домой по тропинке, ведущей мимо старой заброшенной бани.

     Такого поворота событий и столь бесславного конца так прекрасно начинавшегося вечера Юрка не ожидал.

     - Всё? Нет, не всё!

     В два прыжка он оказался рядом с Настей и резко развернул её к себе.

     - Вы что...

     Не дав договорить,  Юрка впился своим дурно пахнущим ртом в нежные, почти детские губы Настёны, как изголодавшийся лесной упырь. Восхитительный запах девичьих волос полностью лишил  Юрку  рассудка. Его руки гладили спину перепуганной насмерть Насти, сжимали её в объятиях.

     Насте стало больно, и она попыталась высвободиться  из  цепких  и влажных рук парня,  казавшегося ей таким смешным всего несколько минут назад.

     - Нет! Я не хочу, не хочу! Отпустите!..

     - Все вы не хочите, все! А я хочу! - заорал Юрка и, потеряв над собой всякий контроль, нанёс Настёне страш-ный удар по лицу.

     Девушка упала на траву и потеряла сознание.

Что было потом, Юрка не помнил. Он очнулся  в бане под утро от струящегося холодка из приоткрытой двери.      Солнце уже встало. Страшно болела голова и непривычно саднило внизу живота. Тошнота подступила к горлу,  и Юрка едва успел высунуться в предбанник, изрыгнув непереваренные остатки вчерашней оргии. Там же     подхватил початую поллитровку  и сделал несколько глотков прямо из горлышка.  Через некоторое время наступило лёгкое  просветление.

     - Ох, фу ты, чёрт! Во я дал вчера! - Юрка помотал головой и повернулся кругом. - А где моя Настёнушка?

    То, что он увидел, не заставило его содрогнуться. Сейчас он испытывал те же чувства,  что и охотник при виде недо-битого зверя. Скорее, он был шакалом, любовавшимся предсмертной агонией своей жертвы, изредка облизы-вающим лапы, испачканные чужой, ещё теплой кровью.

     Настя лежала не шевелясь.  Привязанные к лавке обрыв-ками платья руки и ноги сильно отекли и причиняли боль при каждом движении. Жгут врезался в рот,  щеки и  сдавил распухший язык, мешая нормально дышать.

     Голое девичье  тело возбудило рыжего подонка,  насило-вавшего в пьяном ночном  угаре обезумевшую девушку.

     Настя сделала очередную безуспешную попытку осво-бодиться. Силы уже покидали её.  Юное тело представляло собой сгусток нечеловеческой боли. Она закрыла глаза и застонала.

     - Не хочите? А я хочу! С-суки-недотроги! - И Юрка снова и снова продолжал глумиться  над  тихо   умирающей   Анастасией.                   

     Насытившись всласть, он снова залёг на полог,  на свой безнадёжно измятый костюм и захрапел.

     Ближе к вечеру Юрка поднялся, кое-как оделся и собрался на станцию, чтобы